Валерий Большаков - Дорога войны

— Я принимаю твой дар и родство с тобою, — милостиво сказал скептух. — Владей моей дочерью, и пусть наши и ваши боги не обделят вас своей милостью!

Встреча прошла в теплой, дружеской обстановке.

Так прошла зима. Весна наступила ранняя, бурливая — таяли стремительно снега, сходил лед на реках, пробивалась трава. К маю вся степь покрылась зеленой травой, и началось сумасшедшее цветение — воздух кружил голову. Сергий даже похудел от напряженной половой жизни, но Тзана была неутомима. Она постоянно совершала открытия в науке страсти нежной, расспрашивала эллинских гетер и жриц Реи-Кибелы о тайнах любострастия. И Сергий просто не мог привыкнуть к своей подруге, она всегда оставалась для него любимой и желанной. Конечно, со временем всё изменится. Безумный жар страсти или погаснет вовсе, или сменится вечным теплом отношений, мягким и нежным. И вот тогда ему самому захочется иметь крепкий тыл — родной дом, куда так тянет вернуться. А пока. А пока им с Тзаной лучше всего оставаться любовниками, друзьями, но не супругами. Сделать предложение легко, но кто он такой в этом мире? Какое место занимает в великой империи? Чего он добился в жизни, чтобы предложить женщине разделить с ним все тяготы и удачи, радости и горести? Да, он был рабом-гладиатором, а стал кентурионом претории, но разве этого достаточно? Сие лишь нулевой цикл, как говорят строители. У него впереди долгая дорога преуспеяния и роста, надо только не затягивать процесс перехода из грязи в князи, чтобы Тзана не устала ждать. Ну, лет десять девушка подождет, она еще совсем молоденькая. Когда он поведал свои мысли Тзане Сусаговне, та дотянулась до его уха и обожгла его шепотом: «Навсегда?» — «Навсегда!» — твердо сказал Сергий.

Минул май, наступил июнь. Марций Турбон тоже выполнил задание, данное ему императором, — варваров он утихомирил и крепко запер границы, послевоенный беспредел сошел на нет. Оролеса не стало, а боязливый Тарб не высовывался из Пустыни гетов, радуясь тому, что правит один, без опасного буйного соперника.

В июньские ноны наместник призвал Сергия и его друзей, включая Тзану. Именно пятеро свидетелей должны были, по древнему обычаю, присутствовать при обряде усыновления. Марций Турбон, торжественный и очень серьезный, трижды ударил монеткой по весам, произнося: «Заявляю, что по квиритскому праву эти люди мои!»

Сыновья Тита Флавия Лонгина, длинные нескладные отроки в мальчишечьих тогах, стояли рядом и гордились — и тем, что их отец принял славную смерть, достойную римлянина, и тем, что их новый папа — такой важный человек, ходит в больших чинах и дружит с самим принцепсом. Верзон лишь крякал в сильном довольстве — у него не было сомнений, что судьба и младшенького Тита Флавия, сына Тита, из трибы Палатины Приска Галлония Фронтона Квинта Марция Турбона, и старшенького Тита Флавия, сына Тита, из трибы Палатины Лонгина Квинта Марция Турбона сложится самым замечательным образом.[78]

Усыновление произошло в среду, в день, посвященный Меркурию, а в четверг, в день Юпитера, в дверь дома, где поселился Сергий со товарищи, постучали. Лобанов открыл и увидел на пороге Гая Антония Скавра. Легат сиял.

— Сальве! — воскликнул он.

— Сальве, — ответил Сергий обрадованно. — Проходи!

Из экседры выглянул Эдик и невинно поинтересовался:

— Презид тебе ничего не оторвал?

— Он признался, что очень этого хотел, — жизнерадостно доложил Гай, — но на радостях передумал!

— О Луции ничего не слышно?

После этих слов улыбка патриция попригасла, и он проговорил неуверенно:

— Я думал, он погиб… там, с Оролесом.

— Нет, — покачал головой Лобанов, — среди убитых такой не числится.

— Ничего, — успокоил его Эдик, — такое дерьмо всегда выплывет.

— Да и ладно! Ты по делу, Гай, или так зашел?

— По делу! Важному. У меня к вам большая просьба.

— Выкладывай, — сказал Роксолан.

— В общем. Я жениться решил. И у меня завтра свадьба, и… В общем, завтра день Венеры, самый подходящий день самого подходящего месяца — в июне сама Юнона будет покровительствовать нам.

— А самый подходящий час какой? — перебил его Эдикус.

— Первый час дня, — смешался Гай Антоний, — и…

— Договаривай, договаривай, — подбодрил его Сергий.

Патриций собрался с духом и выпалил:

— И я хочу, чтобы вы все стали моими свидетелями!

— Все четверо? — уточнил Лобанов. — Или все пятеро?

— Все девятеро! Нужно, правда, десять свидетелей, но я уговорил Гету — это брат невесты.

Сергий оглядел друзей, улыбнулся Тзане, энергично кивающей ему — соглашайся, дескать! — и спросил:

— Ну что? Засвидетельствуем?

— Лично я согласен, — ответил Эдик.

— И я, — кивнул Искандер.

— Годится, — прогудел Гефестай.

— А мы — как прикажете! — ухмыльнулся Акун.

— Мы будем твоими свидетелями, — обернулся к Гаю Лобанов. — А кто хоть невеста?

— Она дакийка, и ее зовут Сасса, — проговорил патриций, и по тому, как он это сказал, стало ясно, что невесте повезло — ее любят. Очень.

— Ну, это дело надо обмыть! — засуетился Гефестай. — Уахенеб! Тащи фалерн! Кадмар, сообрази закуску!

Названные кинулись исполнять поручения, и Тзана быстренько накрыла стол.

— Ну, совет вам да любовь! — сказал Эдик тоном деда Могамчери.

Гай Антоний Скавр, с улыбкой человека, избавленного богами ото всех проблем разом, посмотрел на Чанбу, стоящего у порога комнаты, поднял взгляд выше, и лицо его выразило безмерное удивление. Привстав, он выговорил:

— Отец?!

Сергий обернулся. В дверях стоял пожилой мужчина с обрюзглым холеным лицом, закутанный в тогу сенатора и порядком пропыленную лацину.

— Я шел следом от самого форума, сын, — проскрипел сенатор. — Кто это с тобой?

— Это не они со мной, — сдержанно ответил Гай, — а я у них. Это те самые преторианцы, отец. Знакомься: Сергий Корнелий Роксолан, кентурион-гастат претории!

Сергий отвесил четкий поклон и пригласил растерянного сенатора разделить с ними трапезу.

— Присоединяйтесь, сиятельный, — прогудел Гефестай добродушно, — тут на всех хватит!

Сенатор поджал губы.

— Так ты не выполнил моего задания? — надменно спросил он. — Почему?

— Странный вопрос, — пожал плечами Гай, сдерживаясь. — Потому, что не захотел пачкать имя. Потому что мне стало противно совершать подлый поступок. Потому что эти люди научили меня главному — дорожить своей честью!

У сенатора на лбу вздулись вены.

— Ты хоть понимаешь, что наделал? — еле выговорил он. — Мы разорены! У меня больше нет ни дома на Палатине, ни виллы в Байях! Я всё продал, чтобы расплатиться с долгами!