Эдвин Табб - Майенн

Эрл молчал, пока тампон скользил по спине и ногам.

— Переворачивайтесь. Или вам неловко? — свет от лампы за ее спиной серебрил ее густые волосы, оставляя лицо в тени. На мгновение Эрл представил, какой она была много лет назад: стройной, порывистой, гибкой. Увидел улыбку мягких и полных губ. Но глаза оставались странно твердыми…

— Нет, — она сама ответила на свой вопрос, — вы не чувствуете стыда. В этом мы с вами схожи. Вы всегда делаете то, что зависит от вас, и стараетесь сделать это как можно лучше. Женщина не может сражаться на ринге, но в ее жизни и без того достаточно схваток разного рода. Все требует характера и мужества, — ватный тампон скользил по его шее, плечам, груди. Мари снова заговорила. — Ринг достаточно жестокое место. Мне довелось наблюдать тысячи боев, но я никогда не могла понять смысла, необходимости происходящего. Да, ради денег, это я еще могу допустить, но ради чего еще? Неужели вы считаете борьбу своего рода самоутверждением, удовольствием? Или вам нравится убивать людей? Некоторые говорят, что это так: убийство приносит им удовольствие. Но вы не относитесь к подобной категории людей.

Рука осторожно и сильно протирала кожу его живота, бедер, ног… Эрл расслабился, вспоминая. Рев толпы зрителей, жаждущей крови и развлечений, крики и стоны, торжество и страх. И сознание того, что если ты не победишь, то умрешь, или будешь калекой до конца жизни. И ежеминутное понимание того, что удача сопутствует тебе не вечно, что малейшая оплошность — ямка в грунте под ногой, поломка оружия, солнечный свет, попавший в глаза — все может привести к трагедии, несмотря на мастерство и умение.

— Эрл?

Он очнулся от мыслей, понимая, что она ждет ответа.

— Эрл, вы сражались на ринге потому, что вам нравится?

— Я дерусь только тогда, когда это необходимо, — он был резок, не желая обсуждать с ней эту тему, — вы уже закончили?

Она не торопилась, наслаждаясь видом его красивого, сильного мужского тела. Любая женщина была бы счастлива, когда с ней рядом такой человек, и непонятно, почему он до сих пор в одиночестве. И это, она была убеждена, не случайно. Она слишком стара и мудра, чтобы не понимать этого. Вот если бы она была сейчас лет на тридцать, или даже двадцать моложе… но это нереально. Она улыбнулась про себя, вспоминая пожар в крови молодого тела, испытываемую страсть желаний, нежности, любви. А сейчас ей достаточно лишь того, чтобы рядом с ней жил человек, которого она уважает. Но такого она до сих пор не встретила; или встретила слишком поздно.

— Мари?

Она поняла, что пауза длилась слишком долго, она, должно быть, немного выдала свои чувства, чего раньше с нею не случалось. Даже когда она была молоденькой девушкой и влюбилась в первый раз. Она выбросила тампон в таз.

— Опасных ранений нет, очень скоро вы будете в порядке. Вы уже закончили осмотр и уборку нижнего трюма?

Эрл подумал, что Харг наверняка уже успел рассказать ей об их находке: пятнадцать отложенных яиц этой твари, каждое величиной с двойной кулак, каждое — с пульсирующей в нем жизнью. Они уничтожили все пятнадцать. Эрл сказал резко:

— Селим был глупцом, когда соглашался взять на борт эту тварь. По крайней мере, надо было крепче запирать ее, или дать наркотик.

Она кивнула и спросила тихо:

— А как обстоят наши дела вообще, Эрл? Мне бы хотелось услышать правду.

— Трюм поврежден, но его можно отремонтировать. Я послал Горлика и Чома заниматься контейнерами и ремонтом там швов, Харг проверяет узлы охладительных камер. Карн уверяет, что сможет починить генератор. Это только вопрос времени.

— А сейчас мы дрейфуем, уйдя с курса, — произнесла она тихо, — а зачем нужен ремонт трюмных контейнеров, Эрл?

— У нас много времени, а это — все-таки определенное занятие.

— Чтобы меньше размышлять? — она была очень прямолинейной и настойчивой. Поле Эрхафта уже не защищало их корабль, не помогало его движению, и они были игрушкой непредсказуемых космических стихий. Любой обломок, метеорит, встреченный кораблем сейчас, мог послужить причиной их гибели.

— Предположим, что нам не удастся отремонтировать машину, — сказала она задумчиво, — и что тогда? Неужели мы будем дрейфовать до самой смерти, или… — она замолчала, побледнев. Шанс встретить другой корабль или планету в этой части Галактики был слишком мал. — А контейнеры, Эрл? Вы полагаете, что нам придется воспользоваться Низким перелетом?

Он улыбнулся и отрицательно качнул головой:

— У вас слишком богатое воображение, Мари. Хотя, неужели вы считаете, что это так трудно?

— Мне приходилось летать таким образом. Дважды. И мне этого вполне достаточно. Кроме того, в этот раз у нас не будет никакой надежды на удачное окончание путешествия. К черту, Эрл! Ведь я просила вас не лгать мне!

— Я не лгал вам. — Он встал с кровати и крепко сжал ее руки своими, приблизив лицо. — Так слушайте же снова. Мы надеемся починить генератор. Я уверен, что нам удастся это, но только глупец никогда не думает о возможных случайностях и неудачах. Ремонт может потребовать больше времени, чем мы рассчитываем. Или даже может закончиться неудачей. Но у нас по-прежнему остается шанс на спасение. В контейнерах мы сможем переждать дрейф, пока наш корабль не окажется вблизи обитаемой планеты, и мы будем спасены. Вот почему мы чиним оборудование трюма. Теперь вам известно все, но если вдруг вы откроете свой разговорчивый рот, чтобы сказать об этом кому-то еще, то я постараюсь закрыть этот рот совсем. Вам все ясно?

Да, она все поняла. Этот язык был ей знаком и ясен…

Оставшись один после ухода Мари, Эрл снова прилег и попытался уснуть. Он слишком устал; каждая мышца тела болела, кровь перегруженная адреналином, требовала отдыха. Откуда-то донесся высокий тонкий голос: Дженка, догадался он, для тренировки, или — плач по мертвым. Скоро все будут похоронены. Он сомневался, чтобы Лолис захотела похоронить тело своей стражницы на родной земле. Битола тоже будет погребен здесь, со всеми. Короткая, никчемная, в сущности, жизнь. Впрочем, может, ему и повезло: смерть настигла его быстро и безболезненно.

Он повернулся, и его рука случайно коснулась металлической переборки: вибрации не чувствовалось, машина молчала. Эрл окончательно потерял желание спать и лег на спину, глядя в потолок. Он был чистым, свежевыкрашенным — Селим был аккуратным хозяином.

Тихое пение Дженки становилось все громче, затем вдруг оборвалось на высокой ноте, и голос начал совсем иную песнь. Она была медленной и плавной, будила воспоминания, оживляла призраки давно забытого. Дюмарест ясно видел девушку с волнами серебристых волос и с восхитительно изящным телом. Потом перед ним предстала другая — тоже молодая, красивая, с ярко-огненным костром волос, блестящими изумрудными глазами. Калин, которая так много отдала ему, и которую он никогда не сможет забыть.