Павел Корнев - Сиятельный

С тяжелым вздохом я достал из портфеля бумажник Малка, раскрыл его, изучил на просвет обе банкноты, потом одну за другой проверил монеты.

— Что ты делаешь? — удивился Рамон, когда я разложил нож и принялся кромсать бумажник в поисках потайного отделения.

— Он говорил, что у него при себе десять тысяч франков.

— Опиумный бред.

— Может, и нет. Сейчас вернусь.

С пистолетом в руке я поднялся в комнату на втором этаже, забрал пиджак иудея и спустился вниз. Прощупал, не обнаружил ничего подозрительного и принялся вспарывать швы.

— Лео, если тебе нечем заняться, можем сыграть в маджонг, — пошутил Рамон.

— Очень смешно, — пробормотал я и вдруг ощутил под пальцами шорох тонкого бумажного листка. Осторожно, стараясь не порвать, вытащил его в прорезь, присмотрелся и замер, не веря глазам.

Рамон приблизился и присвистнул:

— Чек на десять тысяч франков! Это же чертова куча денег! — Но его радость продлилась недолго, он разглядел отметку об отказе в погашении и разочарованно протянул: — С ним расплатились дутой бумажкой! И кто этот ловкач?

Я молча сложил чек пополам и убрал его в собственное портмоне.

— Мой дядя, граф Косице, — произнес я и резким движением руки смахнул на пол игровые костяшки. — Мой родной дядя, подумать только! Да я удавлю его собственными руками!

— Боюсь, — покачал головой Рамон, — кое–кто доберется до него раньше тебя. — И он ткнул пальцем в потолок, напоминая о задушенном иудее.

— Ерунда! — отмахнулся я, поднимаясь на ноги. — Нам надо просто поторопиться, только и всего!

На улице раздался пронзительный полицейский свисток, и Рамон вздохнул:

— С этим тоже не все так просто.

Я выругался и отвернулся к окну, на мутном стекле которого со стороны улицы что–то увлеченно вычерчивал пальцем лепрекон. Мелкие капельки мороси постоянно стекали по стеклу, нарушая рисунок, и от усердия он даже высунул язык.

«Виселица!» — вдруг понял я. Коротышка рисовал виселицу с веревкой и человеком в петле!

Просто отличное предзнаменование!

Лепрекон заметил мой озадаченный взгляд, накинул себе на шею воображаемую петлю и склонил голову набок, изображая предсмертные конвульсии.

Я взял табурет и со всего маху швырнул его в окно.

Настроение было ни к черту, и я точно знал, что дальше будет только хуже.

Но петля? О нет, я еще потрепыхаюсь…