Александр Уралов - Долгий дозор

Но ребятня не унималась. А правда, что у президента-эмира такой компьютер есть, что всё-всё на свете видно? А правда, что в Челябе, то бишь в Челябинске, Москву не признают? А правда, что в Москве все-все могут в Сеть входить, а не только старосты и муллы-батюшки и не только в школе? А правда, что…

Зия смеялся и отвечал охотно. Савва, тот всё больше хмурился и что-то бормотал на ходу. «Соображения свои записываю… а то память дырявая», — ответил он на вопрос, чего это он там, молитву от карачи читает? И все засмеялись. Смешной Савва! Чего уж тут за ними записывать. Из Москвы прибыл, где всё на свете знают, а мы-то что?

Зия обещал, что многое чего в комп старосты Володи закачает и всем-всем покажет, пока они с Саввой не уехали. Теперь староста, небось, не отвертится, всё разрешит смотреть!

А теперь, вот, никому не спалось. «Ну и денёк!» — подумал Егор, плотнее заворачиваясь в дышащее прохладой старое армейское одеяло. Тоже, от деда ещё осталось. Как и комбинезон — прохладу гонит… или наоборот, греет, если вдруг холодно станет. Утром на весь день на солнце его повесишь, подзарядится. До утра едва-едва работает, но это надо аккумуляторы менять, а их на такие вещи дорого использовать, да и комнаты у них глубоко, здесь всё-таки по ночам много прохладнее, чем наверху.

— Компьютер и у Зии, и у Саввы в теле зашит, это ясно, — разглагольствовал тем временем Ромка-джи. — Или где-нибудь в ягодице, если большой и места много требует…

Маринка прыснула:

— А сидеть как? Боком?

Егор нахмурился. Вечно этот Ромка-джи Маринку смешит.

— А вот мне другое интересно, — воодушевлённо продолжал Ромка-джи, не замечая, что из-под одеяла уже видать исподнее. Он размахивал руками, то и дело зверски ерошил шевелюру, невидящими глазами глядел на пустую ладонь, и снова запускал её в густые чёрные волосы. — Они же так и не сказали, куда после нас пойдут! Егорка, слышь? Спорим, что им в Эко-терем-бург надо?

— Там в песке всё, — неохотно ответил Егор. Желание спорить у него пропало. Ишь, как Маринка на Ромку-джи уставилась, аж глаза сияют. — Люди говорят, что только у Шарташа-озера нормальная власть есть. Установка стоит. Короче, почти, как наш Город. А по пескам вокруг одни еретеки-гяуры-блять култыхаются. Хунхузы там… полевские, то есть из Полевского-Города еретики, а не солдаты… да те же лунатики. Верблюдов угоняют, людей воруют… с песчаниками, паразиты, заодно! — добавил он, не удержавшись.

Неподалёку заорал какой-то младенец. В стену с той стороны со злостью стукнули.

— Потише говори! — сказала, понизив голос, Маринка. — Перебудишь все ясли.

К орущему младенцу тотчас присоединился другой. Как сговорились! В стену грохнули ещё раз.

— Ну, завели… — проворчал Ромка-джи и улёгся на бок, подперев голову рукой.

— Я спать пошла. Мальчики — пока! — и Маринка грациозно помахав рукой, удалилась, довольно талантливо изобразив своё знаменитое «крадущийся карачи». Если только, конечно, карачи умеют также изящно заворачиваться в одеяло.

Малыши продолжали орать. Эх… угомон вас возьми, мокрозадые! Поскорее бы уж в другое место перебраться, как взрослым. Эти шайтан-ясли кого хочешь с ума сведут. Но, опять же, как без них?

Известное дело — храни грудного до полутора лет! Если карачи его у людей не украли — молись Господу-Аллаху — пронесло! Лоб расшиби, но — молись! Миновала тебя беда лютая. Дед говорил, в ранишные времена целые битвы происходили. Ромкина семья, например, отбилась, не отдала сына. Мать его только пострадала при ударе от «глушилки». Болела долго и умерла. А отец Ромку-джи выходил, укрыл от карачи… уберёг. Но и долго не жил. Болел. Старухи говорили, что его карачи сглазили, но Егор маленький сам видел, что Ромкин отец весь в шрамах и рубцах глубоких был. Чудо, что не сразу, как покалечили его, помер!

Мысли стали путаться. Перед Егором вдруг прошла Маринка… кокетливо завёрнутая в одеяло, как в невиданно красивый плащ-палатку… потом пошёл дождь и Егор удивился — вроде, не время для дождя… лето в разгаре… а потом ни с того, ни сего карачи рылся в песке и вдруг рассыпался на целую кучу маленьких муравьёв… «Нет, не муравьёв — маленьких карачи! Маленьких карачи!» — спокойно подумал Егор…

И уснул. Как в чёрный ил Иртяша провалился.

Ничего хорошего не сказал им мулла-батюшка при встрече. Вызверился только на пришельцев, мрачно головой кивнул на их приветствие. Огромный, заросший бородой по самые глаза, он был выше даже Саввы… да и в плечах пошире. Странный его комбинезон — армейский, но какого-то зелёного цвета с жёлтыми и тёмными пятнами, — не песчаной раскраски, нет! — казалось, был ему тесен. Хотя, как может быть тесной нано-ткань?

— Мы пришли поговорить о Комбинате, — спокойно сказал Зия.

Мулла-батюшка повернулся и махнул рукой куда-то внутрь Храма.

Егору до смерти хотелось зайти, но он боялся. Сзади переминался с ноги на ногу Ромка-джи, а чуть в стороне стояла Мама-Галя. Платок на ней был повязан на мужской манер — сзади. Выбитый глаз повязкой прикрыт… потому что веко запало. А так, если привыкнуть к повязке, она всегда была красивой. Маринка вся в неё — и волосы такие же буйные, чёрные. Только Маринка их в хвост забирает, а Мама-Галя почти всегда распущенными носит… «чёрная комета», как однажды назвал её дядько Саша. И выбитый глаз, и мужской комбинезон её не портят, и даже самодельные мягкие сапоги из верблюжьей шкуры. Всё равно, на зависть всем женщинам Города, абсолютно все мужики на неё поглядывают.

— Николай, — позвала она муллу-батюшку, тот тяжело обернулся в дверях. — Мы тоже все зайдём, ладно?

— Зачем? — помедлив, спросил мулла-батюшка

— А вот там и узнаешь, — с вызовом ответила Мама-Галя. И вдруг, ласково, так, — Николай, ну, что ты? Людям помощь нужна…

Мулла-батюшка засопел, насупился, а потом отвернулся, буркнув:

— Двери Храма для всех открыты. Денно и нощно, — и прошёл внутрь.

Храм в Городе был хороший. Егор сказал бы даже — знаменитый Храм. Ежели кто в Город приезжал — все восхищались. Далековато стоял, на отшибе, но «путь к Господу-Аллаху коротким не бывает», говорил мулла-батюшка.

Войдёшь в Храм — мозаика бликами тонкими, огоньками живыми льнёт. Люди какие-то… планеты… флаг красный…

Из древневерского только одна надпись и понятна: «Кино». Вот, поди, компьютер-то здоровенный здесь стоял! Ромка-джи говорит, что тогда фильм-файлы с запахом показывали. Врёт, конечно, но здесь, перед красотой такой, поневоле поверишь…

Один молельный зал чего стоил! Огромный, красивый! Со сценой-алтарём для избранных, с белым экраном во всю заднюю стену алтаря, с небольшой комнаткой за противоположной экрану стеной, два небольших окошка которой выходили прямо в зал над головами молящихся, рассаживающихся на вытертых добела креслах, стоящих строгими ровными рядами.