Александр Уралов - Долгий дозор

Егор с досады закусил губу и стал смотреть на светящийся тусклыми пятнами потолок. О, глянь-ка, ещё несколько тёмных пятен появилось! Во-о-он там раньше пятно было на голову человека похожее, а теперь не пойми чего получилось. Дед говорит, что потолок когда-то просто огнём сиял, а теперь выдыхается, пятнами идёт. Прав был дед. В этой комнате раньше школа была… потому что из всех других так и оставалась самой светлой… ещё и мы сюда первый год бегали… а теперь школу в другом месте держат, где солнце через маленькие окна под потолком светит.

Поутру, бывало, занесёт их песком и мулла-батюшка гонит наверх пару дежурных — отгребать… Раз они с Ромкой-джи, — а ведь здоровые уже были, лет по тринадцать! — добаловались и высадили стекло. Песок на школьный комп посыпался. Мулла-батюшка прочёл молитву о кающихся грешниках, засучил рукава своего комбинезона… и ка-а-ак врезал своим посохом по задницам обоим дежурным… ох и больно же было! Не приведи Господь-Аллах ещё и под его посох попасть — в его руке сила праведная, солдатская… и калаш у него именной, собственный. Ещё от Первосвященника Ивдельского… реликвия!

— Слышь, Егорка, где ты их нашёл, а? — зашептал сзади Ромка-джи. — Там, где капище с крестом?

— Нет там креста, — сухо ответил Егор.

— Так там же крест торчал! Куда мог деться? Карачи стащили?

— Какой крест, дубина! — не выдержал Егор и повернулся. — Это не крест совсем… а так, обломки какие-то. Нечестивое капище в другом месте!

— Тише ты! Смотри, аминь уже начали!

Егор посмотрел на старосту и вдруг понял, что тот замолчал и омывает руками лицо. Все в комнате нагнули голову:

— Господь-Аллах, Вера-Истина!

— Аминь, — закончил Зия по праву гостя. — Теперь, как я понимаю, наша очередь?

— У тебя фирман-Москва, ты говоришь — мы слушаем. Москва — сорок добродетелей, Москва всё видит, престол её у врат райских, семь холмов её — семь твердынь Веры-Истины! — забубнил нараспев староста Володя.

Ох, и хитрый же он у нас! Савва всё пишет, всё подряд — это уж точно. «До Москвы далеко, Казань не близко, но слово не воробей, — хоп! — и пошло гулять по свету», — говаривал дед. А староста Володя перед гостями стелется. Ишь ты, даже позволил им на Совет со своим оружием прийти, чего только самым высоким гостям дозволяют! Хотя, с другой стороны, пойди, прикажи им с голыми руками на Совет явиться!

— Я вот что предлагаю, сказал Зия, улыбаясь во весь рот, — Сейчас мы закруглимся и дружно пойдём отдыхать. Полномочия, как вы поняли, у нас самые широкие, в Городе мы дней пять пробудем и всё сами увидим. Спасибо Совету и старосте — историю вашего рода мы уже знаем, а что не знаем — вы нам и покажете.

— Потом, солдат, поди, в Город приведёте! — дерзко выкрикнула Алла-оператор.

Народ зашумел, задвигался. Ей с мужем можно дерзить — их семья при любой власти пригреется! Установка-то всем нужна. Комбикорм верблюдам, овцам пойло, глюкоза, ген-галеты… всё от неё, Установки-матушки, благослови её Господь-Аллах! Секреты у них семейные, хрен кто ведает… так что без них, операторов, никуда!

— Не приведём, если лукавить не будете, — спокойно ответил Савва, а Зия засмеялся. — Мы в Святой Академии Наук — не военная разведка.

— Ага, не разведка они, — нагнувшись к уху взмокшего Егора, горячо дышала Маринка. — А сами с ног до головы во всём новеньком… Мама-Галя говорит, что…

— Тихо! — крикнул староста. — Разгалделись! Совет окончен. Завтра вечером соберёмся — опять гостям слово будет.

Народ стал подниматься, кто-то натужно закашлял и звучно пукнул. Старый Ким уже торчал в дверях, кланяясь. На шее у него болтался тревожно попискивающий ветхий страж-анализатор, среагировавший на оружие гостей. Бережёт его Ким. Один такой прибор, на весь Город один. Давным-давно, во времена незапамятные за прибор трёх верблюдов отдали. И то, говорят, повезло, по дешёвке взяли!

— Егорушка, пойдём, попробуем с ними поговорить? — блестела глазами Маринка. Ромка-джи виновато топтался рядом. — Пойдём, а? Про Москву спросим… там всё-таки моя прабабка жила!

— Не жила, а бывала, — буркнул Егор. — Иногда.

— Тебе-то что, ты с ними почти два дня общался! — тотчас надулась Маринка. — Даже фильм-файлы смотрел. Ну и иди… мы с Ромкой-джи сами… раз ты такой…

— Ладно-ладно, — торопливо сказал Егор.

Не хватало ещё, чтобы его оттёрли в сторону! А кто их сюда привёл, скажите на милость? Оно конечно, компьютер с «комарами» у Саввы тот ещё, сам довёл бы их до Города… но всё-таки!

У колонн уже толпился народ. На лестницу вверх не поднимались — всё ж таки Совет! Но у подножия стояли плотно, старики в первых рядах, — и кто-то из молодых уже сажал на плечи смешливых и любопытных девчонок. Разнокалиберная детвора облепила близлежащие стены. Некий сопливый шкет уже умудрился сверзиться и вопил, как недорезанный. Его с проклятиями выковыривали из колючек.

Было душно. Солнце садилось жёлтым выпуклым диском, пристально уставившись прямо в глаза выходивших людей. Безголовый идол человека-Ленина чёрным пузатым силуэтом торчал над угловатыми верхушками ген-саксаула. Небо пламенело. Неподалёку взревел верблюд — говорили, что, мол, приехали нынче аж с самого Куяша… но это было явной брехнёй — не ближний свет!

Впрочем, фирман-Москва не каждый день на голову падает… могли и приехать.

— Кончилась наша прежняя жизнь, — неожиданно спокойно сказал староста.

— Рано или поздно, так и должно было случиться, уважаемый староста Володя, — рассеянно ответил Савва, глядя куда-то поверх толпы.

Зия поднял руки и крикнул:

— Привет, люди, привет!

— Мир тебе, человек добрый, хан-батюшка, — разноголосо загудела толпа. — Мир тебе!

Совет и гости стали чинно спускаться с лестницы.

Вообще, конечно, необычные люди эти Зия с Саввой, не станем врать! Пожалуй, они даже более загадочны, чем шатун-боец, встреченный Егором полгода назад. Помнится, как ни странно, тогда более всего именно Маринка выспрашивала у Егора подробности его встречи с молчаливым «пустынником по обету». Что уж случилось с человеком, какие грехи он замаливал, подавшись в шатуны, это Егор вряд ли когда узнает… но встречу эту запомнил он навсегда.

По обету ушёл из Челябы в пустыню жилистый Лю Шань, инженер по программ-ирригации. Похоже, сам на себя епитимью наложил… и немаленькую! И что интересно — по кодексу покаяния мог он выбрать себе два пути. Первый — совершенствование в оружии и наём к любому из власть имущих, если он твёрдо уверен, что дело у хозяина праведное и не множит число вдов и сирот.

Лю выбрал себе второй — самую тяжёлую и скорбную долю… шатун-боец без снаряжения. Есть комбинезон, чтобы в пустыне не сдохнуть, есть холодное оружие… и всё! Сам себе врагов выбирай… и здесь уж держись! В борьбе, которую считаешь праведной, — слабых защищай, Веру-Истину в самой её милосердной ипостаси проповедуй, используй любое оружие, но только то, что сам у врага отбил, — дерись, себя не жалея… и молись, что выбор правильный сделал.