Павел Стретович - Вернуться в осень

— Мама? — Он улыбнулся. — А вот мама тебя очень, очень и очень ждет. Очень, очень и очень любит. И я вместе с ней… Пойдем? Потом поговорим обо всем, у нас будет много времени — на все-все-все, что только пожелает твоя душа! Хорошо?

Они двинулись обратно, в туман. «Солнышко ты мое ясное, — думал Сергей, поглядывая на девочку. — Какая же ты не по годам серьезная. Как же больно оказаться лишенным того, что есть у любого ребенка на свете, — детства…»

Земля под ногами вздрогнула раз, другой… Ого, что это, землетрясение? В тумане все как-то непонятно — не за что зацепиться глазу, как за ориентир, и поэтому многое могло просто казаться. Но вокруг было очень неспокойно, спереди по временам доносился странный гул, перемешанный с шипением. Как будто кто-то большой и равнодушный неторопливо спускал из-под давления пар, и поэтому в воздухе стояло непонятное напряжение. Девочка была уже рядом, но тревога, стиснувшая сердце еще пару часов назад, так и не проходила…

Сергей закрыл глаза — ему уже не надо было сосредоточиваться, он явно совершенствовался в своих способностях, тех, которые касались Роха. И удивленно оглянулся: вокруг, насколько хватало «третьего глаза Эфира», не было видно ни единой твари…

Через полчаса торопливой ходьбы, почти бега, местность начала быстро понижаться. Он сощурился, вглядываясь вперед, его очень настораживали все эти «непонятности» вокруг и в особенности та растрескавшаяся глиняная равнина, тогда ходившая ходуном под ногами. Вокруг плавало плотное облако густого молока — туман сгустился настолько, что не было видно пальцев вытянутой руки. Сергей прижал к себе девочку левой рукой, другой на ходу ощупывая мечом землю перед собой — клинок иногда звенел, натыкаясь на очередной камень. И вдруг неожиданно туман кончился…

Рада испуганно вскрикнула. Ноги заскользили по покатому склону — вниз посыпались мелкие камни. В нескольких шагах склон круто обрывался вниз, в невидимую глубину — на месте глиняной пустыни зиял огромный провал, теряясь противоположным краем в поднимающемся мареве пара. Земля опять чувствительно дрогнула — вниз снова посыпались камни с песком…

— Осторожно, девочка моя. — Сергей ухватился за ствол наклонившегося деревца, изумленно оглядываясь вокруг. — Держись за меня покрепче…

Девочка молчала, испуганно притихнув под рукой и судорожно вцепившись в его куртку, только горько блестели два не надеющихся ни на что хорошее глазика… Что за напасть, елки-палки, как же теперь пролезть к шахте?

— Давай немного назад. — Он оглянулся — туман сзади понемногу рассеивался, как будто разжижаемый паром из трещины. — Нам придется пройти вдоль этого… Должно же оно где-то закончиться?

Они поднялись на несколько шагов вверх и осторожно двинулись вдоль, цепляясь руками за накренившиеся деревца. Ноги скользили — вниз по склону осыпалась земля, перемешанная с трухой и камнями, осыпалась и срывалась вниз — в плохо видимую бездну. «Вот же холера, — думал Сергей, поглядывая вперед сощуренным взглядом. — Как же далеко ты тянешься?» Разлом периодично вздрагивал, недовольно фыркая и выбрасывая белые клубы. Даже не Рох — сама природа мрачно предостерегала: не приближайся…

— Я знала это, я всегда это знала, — сказала под рукой девочка. — Магром меня не отпустит…

— Твой Магром здесь скорее всего ни при чем, — сказал Сергей, вглядываясь вперед. — Тут виноваты горячие источники. Рада, скажи, что это за тьма такая впереди?

— Это Ночь. — Она опустила глаза. — ВээНэН. Всеобъемлющая Наступающая Ночь. Предвестница Магрома…

Сергей вздохнул — опять новые слова, новые понятия. Тут со знакомыми бы разобраться.

— Значит, Ночь… — сказал он, на секунду придержав ее — снизу опять вылетело горячее облако. — Рох — предвестник Ночи. Ночь — предвестница Магрома. Чему же предвестник Магром?

— Это уже не предвестник, — тоже вздохнула она. — Это уже другой мир. Совсем другой…

— Разве Рох — это уже не другой мир?

— Рох — это оружие, призванное изменить структуру земли, — спокойно ответила Рада. — Всю. В нашем, человеческом понимании — это как изменение с живого на неживое.

— Ого. — Сергей с уважением посмотрел на нее — он разговаривает с ребенком? — Но зачем?

— Ад не умеет создавать, — равнодушно пояснила Рада. — Умение созидать, творчество — доступно только Богу, и еще как дар — людям. Ад меняет только уже созданное… Но он меняет. И в первую очередь — внутреннюю сущность всего. Так и появляется Магром…

«Ничего себе. — Он почесал голову. — Внутреннюю сущность всего… Это говорит двенадцатилетняя малышка?»

— Вас учили здесь, да? — спросил он вслух, помогая перескочить через ствол толстого поваленного дерева и не скатиться вниз. — Многому, наверное…

— Нас учили в первую очередь ненавидеть и еще бояться, — сжала зубы девочка. — Друг друга, всех вокруг, всю землю… Я не вернусь обратно, даже если меня простят.

— Бедная ты моя, бедная. — Он на мгновение прижал ее к себе — она не отстранилась, она очень соскучилась по теплу. — Никто никогда не отпустит тебя обратно…

Они еще шли некоторое время — осторожно, цепляясь за сухие колючие кусты или одинокие деревца, поминутно оскальзываясь и падая, и отправляя вниз оползни песка с камнями. Между двух огней — клубящейся стеной белесой мглы и распахнутым зевом трещины, с дрожащим маревом пара. А впереди росла и увеличивалась по мере приближения другая стена — необозримой высоты и полной темноты, как будто разделяющая мир надвое. Разлом закончился как раз перед ней, словно тоже боялся соприкасаться с неведомым…

Тьма — бархатная, как будто осязаемая, дико нереальная здесь, днем — висела" в десятке шагов перед ними. Он вышли из тумана обратно, в Иррагорт, потому что к концу склоны стали совсем крутыми, вздрагивание земли — чаще, пар — сильнее и обжигал лицо, и создавалось впечатление — трещина раздвигается вширь…

— Расскажи все, что ты знаешь об этом. — Сергей, уперев руки в бока и задрав голову, рассматривал перед собой воплотившиеся воочию невиданные свойства света. — Все-все-все.

Огромная черная стена возвышалась перед ними, уходя вверх на необозримую высоту и по сторонам — далеко за холмы, деревья, горизонт и туман…

— У нас в группе никто ничего не знал про это, — сказала Рада. Она устало присела на траву рядом. — Только то, что там холодно.

— Это можно потрогать?

— Это темнота, дяденька. Разве можно потрогать темноту?

Сергей вздохнул. К «дяденьке» придется привыкать. Дети в таких случаях далеко не сразу произносят «папа»…