Диана Удовиченко - Эффект искажения

Китаец устранял последнюю преграду к свободе, догрызая второе запястье. Крепкие зубы перемололи лучевую кость, и кисть руки повисла на сухожилиях. Киан-ши рванул истерзанную плоть и, смигивая выступившие в раскосых глазах слезы, стряхнул с культи кольцо наручника.

Фламберг разрубил ножку торшера пополам и обрушился на голову Руджеро. Но тот успел уклониться, и волнистое лезвие рассекло ему левую ключицу, глубоко засев в грудной клетке. Профессор завизжал так, что попятились даже видавшие виды стриксы, и правой рукой воткнул в глаз Паоло половину ножки торшера.

Дрожа и заходясь от боли в тонком высоком писке, Руджеро остановился. Граф, не обращая внимания на торчащий из глаза обломок, уперся ногою в грудь врага и выдернул застрявший клинок. Рана, нанесенная серебром, не срасталась, вытягивая из стрикса жизнь и заставляя его истекать кровью. Из последних сил чернокнижник перехватил вторую половину торшера и, качнувшись вперед, воткнул ее в живот Паоло.

Граф сделал шаг назад.

– Отруби ему голову, господин! – поощрительно проорал Луиджи, приплясывая от нетерпения с базукой на плече.

Паоло поднял фламберг и нанес широкий рубящий удар по шее профессора. Голова Руджеро, гримасничая, покатилась по полу. Из шеи, криво развороченной волнистым клинком, на изорванные сухожилия и мышцы хлынул поток крови.

Китаец воздел обрубки рук и медленно вознесся к потолку. Припадая набок, словно подраненная птица, сделал круг по залу, разогнался и всем телом ударился в окно. Пуленепробиваемое стекло легко выдержало такую нагрузку. Теперь уже напоминая оглушенную птицу, киан-ши беспомощно сполз по стеклу на подоконник, вцепился зубами в ручку створки и повис на ней.

– Врешь, не уйдешь! – крикнул Луиджи, направляя на азиата базуку.

Но китаец уже умудрился повернуть зубами ручку, потянул на себя створку и буквально за секунду до выстрела перевалился через подоконник. Снаряд вылетел вслед за ним. За окном раздался звук взрыва.

– Гараж, – сокрушенно пробормотал Луиджи, прислушавшись.

Паоло ухватил за волосы голову профессора, поднял, заглянул в мутнеющие глаза:

– Глупо вышло, Руджеро. Жаль.

Уголки тонких губ печально опустились, словно безмолвно выражая раскаяние, из уголка налитого кровью глаза покатилась розоватая слеза. Зрачки сузились, превращаясь в точки, радужка подернулась мутью. Тело, лежащее у ног Паоло, дернулось в последний раз и замерло. Граф пожал плечами, отшвырнул голову своего старейшего соратника.

Воспользовавшись моментом, ступни и кисти рук китайца поползли в сторону окна, намереваясь сбежать вслед за своим хозяином.

– Ну уж нет! – воскликнул Луиджи, подскакивая и с яростью носорога топча шустрые фрагменты тяжелыми берцами. – Вот ведь живучий народ эти азиаты!

– Лучше скажи, какого черта ты мне притащил эту оглоблю? – спросил Паоло, кивая на фламберг. – Что еще за нездоровый пафос? Не мог пистолет бросить, что ли?

– Так… вы ж в поединок вступили, мой господин! – оправдывался охранник. – Сами же сказали: один на один. Я и подумал, мол, чтобы по-благородному…

Граф тяжело вздохнул, упираясь взглядом в пол, словно желая сказать: «Видишь, Хозяин, как я терпелив?»

– Ладно, что уж теперь… Помоги мне.

Луиджи с готовностью подскочил и, пробормотав «Простите, господин», – ухватился за металлический штырь, торчавший из глаза графа, и быстро выдернул. Потом проделал то же самое с обломком, вонзенным в живот. В пустой глазнице забурлила и отхлынула кровь, разорванные ткани начали стремительно срастаться. Потом из них проклюнулся белый росток увеличиваясь с каждым мгновением, превратился в глазное яблоко. Вскоре Паоло, задрав на себе рубаху, с интересом наблюдал уже обоими глазами, как затягивается рана на животе.

– Пора уходить, собирайтесь, – восстановившись, приказал он стриксам. – Сегодня же вылетаем в Лондон.

– Ну и хоромы, факофф! – присвистнул Вовка, увидев огромный особняк с колоннами и башенками.

– Приехали. – Александра Михайловна остановила машину возле холма, у подножия беломраморной лестницы.

– Почему никого нет? – настороженно проговорил Вовка, вытаскивая пистолет. – ОМОН уже давно должен был приехать…

– Так он, наверное, уже уехал, – пожала плечами Свириденко. – Сейчас узнаю…

Она достала из сумочки мобильный, набрала номер:

– Это Александра. Как у вас там дела? Угу. Угу… Захват не проводился, – сообщила она Вовке, убирая телефон. – Когда приехали, дом уже был пустой.

– Серега? Даша?..

Александра Михайловна грустно покачала головой:

– Никого не нашли…

Она двинулась вверх по лестнице. Капитан Пермяков подумал и пошел по склону холма. На душе было нехорошо. Да что там, погано было на душе. Грызла тревога за Серегу и Дашку, мучило чувство вины перед Андреем и Анной – втянул в историю, а сам в город умотал, и получается, хорошие люди погибли из-за него. И было что-то еще, что-то, чего Вовка не мог уловить, сформулировать. Оно кололо где-то глубоко внутри крохотной иголочкой, не давало покоя. Капитан Пермяков пытался понять, что не так, но не мог. Предчувствие? По опыту зная, что от таких вещей не нужно отмахиваться, Вовка упорно продолжал прокручивать в голове все события последних суток. Серегин звонок, просьба о помощи. Он помог. Направил в Любшино милицию и пожарных из ближайшего города. Потом второй звонок. Речь шла уже о событиях в черте Владивостока, и Вовка не мог заниматься самодеятельностью. Пришлось ставить в известность Свириденко. Наверное, она не поверила бы. Но тут на пульт дежурного один за другим стали поступать звонки о странных взрывах и всполохах в районе Санаторной. Так что дальше уже и без них завертелось. Александра Михайловна сказала, что к месту происшествия прибыл ОМОН.

Но Вовка собрался ехать к особняку сам, в частном, так сказать, порядке. Сердце болело за Серегу. Конечно, Свириденко догадалась – а как ей не догадаться, это не первый случай, когда Вовка помогал другу, потом огребая неприятности. Вопреки его ожиданиям, следователь не стала угрожать выговором, сухо проговорила в трубку:

– Хорошо, Пермяков. Я же знаю, ты не уймешься. Поехали вместе.

И точно: поехали вместе на ее маленьком сером эскудике. Александра Михайловна, в джинсах и светлой куртке, с волосами, стянутыми на затылке в хвостик, выглядела гораздо моложе, как-то милее и ближе.

Вот еще это «вместе» тревожило Вовку. С чего бы такая доброта? Хотя она вроде неплохая баба, Свириденко. И все же что еще чует неугомонная интуиция капитана Пермякова?..

Вовка вдруг резко остановился и вытаращился на тело, лежавшее возле остова обгоревшей машины. Увиденное вымело из сознания и предчувствия и сомнения, заставило забыть даже о том, зачем он сюда приехал. Вовка испытывал шок неисправимого реалиста, впервые столкнувшегося со сверхъестественным. То, что лежало перед ним, мало походило на человека. Да что там, не было оно человеком! У человека не может быть такого короткого, вывернутого пятачком носа, жесткой темной кожи и пасти, из которой торчат длинные клыки! Больше всего морда этого… существа напоминала морду летучей мыши. Но тело было человеческое. «Или почти человеческое», – подумал Вовка, отметив, что пальцы на руках излишне тонкие, когтистые и скрючены, как птичьи лапы. Однако труп был облачен в кожаный костюм и тяжелые ботинки.