James Swallow - Немезида

– Он никогда не забрался бы так далеко! – настойчиво сказал Достопочтенный Ванус. – Его бы обнаружили и убили, это несомненно. Сигиллит или сам Император почувствовали бы подобную мерзость и сокрушили бы её!

– Вы уверены? – стоял на своём Вальдор. – У Хоруса много союзников, и некоторые из них ближе, чем нам хотелось бы признавать. Если бы этот Гарпун достиг Терры, провёл бы свою атаку... Даже неудачная попытка убийства, даже ранение... – он постепенно замолк, внезапно приходя в ужас от мрачной возможности, которую он описывал. – Такая пси-атака привела бы к невообразимым разрушениям.

Дорн не сказал ничего. Казалось, что  в этот момент примарх разделяет кошмарное видение, которое плясало в мыслях кустодия: их повелитель, смертельно раненый губительным врагом, цепляется за угасающую жизнь, а везде вокруг него ярится горящий ад Дворца Императора.

Вальдор снова обрёл дар речи:

– Ваш брат побьёт нас, Лорд Дорн. Он выиграет эту войну, если мы не будем достойно отвечать ему ударом на каждый удар. Мы не можем, мы не должны бояться сделать трудный выбор, принять тяжелейшее решение! Хорус Луперкаль не будет колебаться...

– Я не Хорус! – прорычал Дорн, слова хлестнули кустодия как плеть. – И я буду...

– Довольно.

Как молния, пленённая кристаллом кварца, единственное слово сокрушило всё вокруг, и все они замолкли под воздействием неодолимой, колоссальной силы воли.

Рогал Дорн обернулся на звук этого голоса, а все мужчины, женщины и Астартес, бывшие в помещении, опустились на колени, инстинктивно понимая, кто был его источником. Последним был Сигиллит, который, прежде чем приступить к выражению своего уважения, бросил на примарха Имперских Кулаков заключительный загадочный взгляд.

С губ Дорна слетел вопрос:

– Отец?

Тьма, огромная завеса теней, которые заполняли самый дальний угол комнаты, истончалась. Неестественный мрак исчезал, и с каждым моментом всё отчётливее проступали стены и пол. Дорн моргнул: как странно, что раньше он смотрел прямо на это место и видел его, на самом деле вовсе его не видя. Оно было прямо под носом у каждого в комнате, даже у него, и всё-таки ни один из них не заметил в нём ничего необычного.

Теперь из тьмы возник свет. В нём, без усилий господствуя над пространством, стоял человек, чьи благородные черты искажала такая смесь бушующих эмоций, что даже могучий Имперский Кулак на секунду ощутил неуверенность. На Императоре Человечества не было доспехов, не было пышных нарядов или парадного мундира – лишь простой стихарь из суровой ткани, пронизанной тонкими нитями пурпурного и золотого шёлка. И всё-таки он по-прежнему был невыразимо величественным.

По-видимому, он слушал их всё это время. И всё же казалось нарушением законов природы, что существо столь царственное, столь светящееся мощью, могло стоять в комнате среди людей, Астартес и величайшего смертного псайкера из всех когда-либо живших, и быть невидимым как призрак.

Но, с другой стороны, это был Император – и это было достаточным ответом на все вопросы.

Отец направился к сыну, и Рогал Дорн низко поклонился, в конечном счёте присоединяясь к остальным и преклоняя колено перед Повелителем Империума.

Император не говорил. Вместо этого он размашисто прошагал через Завесы к высоким окнам, на которых висели парусиновые шторы, похожие на застывшие водопады теней. Стремительным броском своих могучих рук, отец Дорна сгрёб ткань в горсть и отдёрнул её. Портьеры оторвались и обрушились на пол. Он обошёл комнату по периметру, срывая покровы, все до последнего, пока комнату не залило яркое медово-жёлтое свечение гималайского восхода.

Дорн осмелился поднять глаза и увидел золотое сияние, обрушивающееся на его отца. Оно собирало свой блеск вокруг мужчины, как будто заключая его в объятия. Солнечный свет на мгновение стал оболочкой сияющих доспехов – затем примарх моргнул, и всё исчезло.

– Довольно теней, – сказал Император. Его слова звучали мягко, призывающе, и все лица в комнате обернулись, чтобы на него посмотреть. Проходя мимо Дорна, он положил руку на его плечо, и затем повторил тот же самый жест с Вальдором. – Довольно покровов.

Он подал им всем знак подняться, и хотя они дружно подчинились, в его присутствии каждый продолжал чувствовать себя так, как будто всё ещё был у его ног. Его аура доминировала над всем, определяя царящее в комнате настроение.

Дорн был удостоен кивка, равно как и Вальдор.

– Мой благородный сын. Мой верный защитник. Я слышал ваши речи, и я знаю, что в словах обоих есть своя правда. Мы не можем упустить из виду, кто мы есть и кем мы стремимся стать – как не можем и забыть о том, что столкнулись с величайшим врагом и тяжелейшим испытанием.

В глубине глаз своего отца Дорн разглядел то, что не смог бы различить никто другой – столь мимолётное и ускользающее, что его едва можно было заметить. Он увидел печаль, глубокую и нескончаемую, и его сердце откликнулось болью сочувствия, которое мог испытать лишь сын.

Император вытянул руку и указал на рассвет, который всходил, заполняя комнату вокруг них.

– Пришло время вывести вас на свет. Слишком долго Официо Ассасинорум был моим тайным клинком – общеизвестным секретом, о котором никто не смел говорить. Но с этим покончено. Такое оружие не может вечно пребывать в тенях, не отвечая ни перед кем. Должно быть видно, что оно находится под контролем. Нельзя допустить сомнений в единстве, стоящим за каждым нашим действием, каждым нанесённым ударом, каждым сделанным выбором... а иначе мы не стоим ничего, – его взгляд обратился к Дорну, и он медленно кивнул своему сыну. – Потому что я уверен вот в чём: на войну, что грядёт, будет призвано всё оружие, какое только имеется в арсенале Империума.

– Именем твоим, отец, – кивнул в ответ примарх. – Именем твоим.

К настоящему моменту Дагонет был практически мёртв. Его поверхность состояла из мозаики горящих городов, бушующих океанов и спёкшихся в стекло пустынь. И при всём при этом, это была демонстрация сдержанности, проявленной Сынами Хоруса. Пожелай они, и этот мир испытал бы судьбу многих других, что отвергли Воителя. Он был бы расколот как орех шквалами циклонных торпед, запущенных в ключевые тектонические зоны, и преобразован в шар из раскалённой жидкой породы.

Вместо этого Дагонет готовили. Он ещё послужит Воителю и его маршу к победе.

Эреб стоял на хребте и смотрел вниз в кратер, который был всем, что осталось от столицы. Дальняя сторона огромной чаши из грязного стекла и оплавившегося камня терялась в тумане ядовитых испарений, но он видел достаточно, чтобы понять общий размах. Сюда слетались транспортные корабли со всей планеты, свозя в это место всех выживших, которых удалось обнаружить. На его глазах вниз к поверхности кратера спикировала "Грозовая Птица", которая открыла грузовые двери на своём днище, сбрасывая гражданских в те толпы, что уже согнали в эту разрушенную местность,  как ненужный хлам. Люди были выстроены в цепочки, которые пересекались друг с другом вдоль и поперёк и крест-накрест. Края кратера тянулись на километры, и вдоль них в равноудалённых друг от друга точках стояли Астартес, одно только присутствие которых удерживало любого выжившего от попыток выкарабкаться наружу и убежать. Тела попробовавших проделать это в самом начале, разваленные надвое болтерными снарядами, были отброшены выстрелами обратно в толпу. Та же судьба ждала тех, кто осмеливался выйти за пределы вырезанных на земле восьмиконечных контуров.