Сергей Дмитрюк - Чаша огня

Сейчас мне было мучительно больно сознавать, что тот памятный апрельский вечер никогда больше не повторится. Лица друзей вставали перед моим мысленным взором отчетливо и ощутимо. Я помнил выражение каждого из них: от излома бровей, до выражения глаз, и эти воспоминания были единственно реальной вещью на протяжении всего этого долгого кошмара. Но и они постепенно таяли в моей памяти, подобно утренним звездам, вот только приглушенный гул стен, сотрясаемых ударами ветра, никуда не исчезал. Я очнулся и почувствовал, как что-то мягкое и холодное касается моего лица. С трудом открыл глаза. Из серого тумана выплыло напряженное лицо Илви. Глаза ее тревожно следили за губкой, которой она отирала мой лоб. При каждом прикосновении ко мне она слегка морщилась, словно это доставляло боль ей самой. Я чувствовал, как жар постепенно стекает к ногам. Снова закрыл глаза. Неожиданно рука Илви остановилась. Похоже, она заметила, как я пришел в себя. Я приоткрыл один глаз: Илви смотрела на меня изучающее и неуверенно, как смотрит врач на пациента, пытаясь определить, останется ли он жить, или это только предсмертная агония. Я открыл глаза и встретился с ее настороженным взглядом. Слабо улыбнулся. Напряжение постепенно ушло с ее лица. Она приложила прохладную ладонь к моему лбу, склонилась ко мне, касаясь своей щекой моей щеки. Ее кожа показалась мне холодной, как лед. И все же это мимолетное касание доставило мне невыразимое спокойствие и радость… Но что же такое со мной? Откуда эта слабость и жар?

Я попытался приподняться на локте, но Илви нежно и в тоже время решительно остановила меня.

— Лежи! Не пытайся встать. Ты еще очень слаб!

Она взяла со стола стакан с какой-то мутной жидкостью и вернулась ко мне.

— Вот, выпей это!

— А что это?

Я недоверчиво покосился на странное питье. Илви приподняла мою голову и поднесла стакан к моим губам.

— Выпей, пожалуйста! Это бактерицидная смесь. Тебе надо ее выпить!

Я послушно сделал глоток. Раствор оказался горьким на вкус, даже колючим. Морщась от неприятных ощущений во рту и горле, я допил содержимое стакана и посмотрел на Илви. Кажется, она осталась довольна мною, даже улыбнулась.

— Что со мной?

— Ты был болен… сильно. Это очень похоже на черную лихорадку, от которой мы спасались три года назад… Только у тебя все гораздо серьезнее.

— И давно я болею?

— Две недели… Сегодня как раз пятнадцатый день, — она посмотрела куда-то поверх меня. — Я так рада, что ты, наконец, пришел в себя! — Илви ласково погладила меня по щеке.

— Я бредил?

— Почти нет, но ты был очень плох. Я давала тебе биоэнергетики, и гормональные стимуляторы… Кажется, это помогло. У тебя был жар, очень сильный жар.

Я взглянул на нее.

— Ничего не помню… Только какой-то туман… огонь… потом темнота… Мне было холодно и страшно… Больше ничего не помню.

Я прислушался. Стены домика содрогались, снаружи доносился приглушенный непонятный гул. Значит, это мне не почудилось?

— Что происходит?

Я снова посмотрел на Илви.

— На поверхности ураган, — спокойно ответила она.

— Ураган? — еще больше удивился я. — Давно?

— Уже пятый день… Иногда они случаются здесь, — добавила она. — Но такой, как этот, впервые. Все забились по своим домикам. Там творится что-то ужасное! На поверхность невозможно выйти. Продукты закончились. Я взяла немного из твоего запаса. Ничего?

— Да, конечно. А который сейчас час?

Я посмотрел на потолок: огонек фотоэлемента не горел.

— Два часа дня по земному времени.

Я снова взглянул на потолок. Значит, снаружи действительно творится что-то катастрофическое. Сразу вспомнил о звездолетчиках с «Черного Грома». Ведь прошло уже целых две недели! А Зарев и Скэлиб ждали моего возвращения через три дня. Как же не вовремя я заболел! А еще этот ураган так не кстати… А может кстати? Я взглянул на Илви.

— Как дела в лагере?

— А какие дела, Максим? Сам видишь, что творится! — Она выглядела усталой и озабоченной. — Сразу после того, как ты заболел, Эвид велел готовиться к свертыванию лагеря, только сам почему-то не спешит этого делать.

— Может быть, хочет остаться здесь? — усмехнулся я.

— Навряд ли, — пожала плечами Илви. — Лузи случайно подслушала разговор Вилена и Мэлис Коил. Они говорили об отправке «Черного Грома» на Землю, и Вилен ясно давал понять, что без них старт «Черного Грома» не состоится.

— Не состоится? Интересно… Постой-постой! Уж не хотят ли они…

Я с трудом приподнял голову. Илви поспешила мне на помощь, поправила подголовник, чтобы мне было удобно сидеть. Встревожено посмотрела на меня.

— Что?

— Уж не хотят ли они совершить очередное преступление, чтобы выйти сухими из воды? То-то, Эвид так обрадовался известию о «Черном Громе»!

— Но что они могут сделать нам, Максим? — Илви недоуменно посмотрела на меня.

— В лагере есть какое-нибудь оружие?

— Да. Когда мы распаковывали аварийный контейнер, там были излучатели.

— И где они теперь?

— Не знаю, — пожала плечами Илви. — Скорее всего, у Эвида. Неужели ты думаешь… — в глазах у нее появился страх.

— А ты в этом не уверена? Я не знаю всех подробностей его плана, но одно я знаю точно, — он хочет оставить всех нас умирать здесь, силой захватить корабль, и, перебив экипаж, вернуться на Землю. Ведь у него есть оружие, а лишние свидетели ему теперь ни к чему. Он хочет остаться чистеньким для Трудового Братства.

Глаза Илви наполнились ужасом.

— Ты думаешь, он способен на такое?

— А ты все еще сомневаешься в этом? Вот где убеждаешься в необходимости Охранных Систем! Рано мы начали успокаиваться и гордиться своими достижениями в воспитании. Похоже, мы что-то упускаем в этом воспитании. Несмотря на титанические усилия всего общества, несмотря на чуткость и деликатность в подходе к каждому ребенку, их внутренний мир, их души по-прежнему способны хранить уголки, в которых может таиться ненависть, злоба, жестокость, подлость — все самое омерзительное, что опускает человека до уровня животного! Осознанная необходимость контролировать свои желания, аура всеобщего добра и любви, царящая в нашем обществе, не дает этим порокам вылиться наружу, замещая их коллективным стремлением к познанию и творческому труду на благо Земли… Но это познание ведет человека все дальше в космос, отрывая его от материнского лона родной планеты. И чем дальше люди улетают от Земли, тем слабее становится их связь с обществом, с его силой, всеобщей дисциплиной и чувством долга.

— Максим, неужели дисциплину на новых колониях, возможно, поддерживать только с помощью Охранных Систем?