Гарри Тeртлдав - Великий перелом

Он обернулся к Ягеру.

— Как вы думаете, сколько дружков Скорцени может быть вместе с ним?

Губы полковника-танкиста сжались в безрадостной улыбке.

— Единственный способ узнать — посмотреть самим. Я иду первым, затем вы, потом Людмила. Будем двигаться перебежками, пока не доберемся до нужного места.

Мордехая возмутило то, что немец взял на себя командование, хотя предложенная им тактика казалась разумной.

— Нет, я пойду первым, — сказал он и затем, убеждая себя и Ягера. что это не бравада, добавил: — У вас оружие более мощное. Вы прикроете меня.

Ягер нахмурился, но через мгновение кивнул. Он слегка хлопнул Анелевича по плечу.

— Тогда вперед.

Анелевич рванулся к стене, готовый мгновенно укрыться за кучей обломков, если начнется стрельба. Стрельбы не было. Он быстро спрятался в дверную нишу, которая отчасти прикрыла его. Едва он спрятался в ней, как тут же к нему побежал Ягер, согнувшись и прыгая из стороны в сторону. Хотя он был танкистом, но где-то научился и приемам пехотного боя. Анелевич почесал голову. Немец был достаточно стар, чтобы быть участником последней войны. А кто, кроме него самого, знал, что довелось ему сделать в войне нынешней?

Людмила побежала вслед за ними. В качестве укрытия она выбрала дверную нишу на противоположной стороне улицы. Затаившись там, она переложила пистолет в левую руку, чтобы при необходимости стрелять из этой позиции, не высовываясь навстречу огню противника. Она тоже знала свое дело.

Анелевич промчался мимо нее и остановился в десяти или двенадцати метрах от дыры в стене, служившей входом на разрушенную фабрику. Он стал вглядываться внутрь, пытаясь проникнуть взглядом в темноту. Кто-то лежит неподвижно, неподалеку от входа? Он не был уверен, но было похоже.

Позади него по мостовой прогрохотали сапоги. Он свистнул и помахал рукой: Генрих Ягер присоединился к нему.

— В чем дело? — спросил немец, тяжело дыша.

Анелевич показал. Ягер прищурился. Складки на лице, которые обнаружились при этом, наглядно показали, что он вполне мог воевать в Первую мировую войну.

— Это труп, — сказал он в тот самый момент, когда Людмила тоже втиснулась в тесную нишу перед дверью. — Бьюсь об заклад на что угодно, что его зовут не Скорцени.

Мордехай глубоко вздохнул. Дыхание у него никак не восстанавливалось. «Нервы», — подумал он. И давно не бегал так далеко. Он сказал:

— Если мы сможем подойти к этой стене, то проникнем внутрь и доберемся до бомбы по прямому пути, ведущему в середину здания. Как только мы окажемся у стены, никто не сможет открыть по нам огонь так, чтобы мы не смогли ответить.

— Тогда вперед, — сказала Людмила и побежала к стене.

Ругаясь про себя, Ягер последовал за ней. За ним — Анелевич. По-прежнему настороженно он заглянул внутрь. Да, там неподвижно лежал охранник — и его винтовка рядом.

Мордехай попытался сделать еще один глубокий вдох. Казалось, легкие отказываются работать. В грудной клетке колотилось сердце. Он повернулся к Ягеру и Людмиле. Внутри разрушенной фабрики было сумрачно, к этому он привык. Но здесь, на ярком солнце, он видел своих товарищей очень смутно. Он поднял взгляд на солнце. Яркий свет не слепил глаз. Он снова посмотрел на Людмилу. Он подумал, что глаза ее очень голубые, а затем понял, почему: зрачки сжались настолько сильно, что он едва мог рассмотреть их вообще. С большим трудом он сделал еще один прерывистый вдох.

— Что-то неладно, — выдохнул он.

Генрих Ягер видел, что день померк вокруг него, но не понимал причины, пока не заговорил Анелевич. После этого Ягер выругался, громко и грязно, охваченный страхом. Он мог убить себя, и любимую женщину, и всю Лодзь только из-за собственной глубочайшей глупости. Нервно-паралитический газ не имеет запаха. Он невидим. Неощутим на вкус. И совершенно незаметно он может убить вас.

Генрих откинул крышку аптечки, бинтом из которой он пользовался, перевязывая раненого старого еврея. У него должно быть пять шприцев, один для себя и по одному на каждого члена экипажа его танка. Если эсэсовцы забрали их, когда арестовали его… Если они сделали это, он мертв, и не только он.

Но чернорубашечники оплошали. Они не подумали отобрать аптечку и посмотреть, что внутри. Он благословил их за такой промах.

Он вытащил шприцы.

— Антидот, — сказал он Людмиле. — Стой спокойно.

Для того чтобы сказать несколько слов, ему тоже потребовались усилия: газ делал свое дело. Еще несколько минут, и он тихо повалился бы и умер, не понимая даже отчего.

Удивительно, но Людмила не стала спорить. Может быть, и ей уже было трудно говорить и дышать. Он воткнул шприц ей в ногу, как его учили, и нажал на плунжер.

Затем взял второй шприц.

— Теперь вы, — сказал он Анелевичу, сдергивая защитный колпачок.

Еврейский лидер кивнул. Ягер поспешил сделать ему инъекцию — тот уже начал синеть. Легкие и сердце явно отказывались работать.

Ягер выронил пустой шприц. Его стеклянный корпус разлетелся на кусочки по мостовой. Он это слышал, но практически не видел. Действуя скорее ощупью, чем с помощью зрения, он вытащил еще один шприц и воткнул себе в ногу.

Он почувствовал себя так, как будто в мускул вонзился электрический провод под током. Укол не принес облегчения: он просто ввел себе другую отраву, которая должна была противостоять действию нервно-паралитического газа. Во рту пересохло. Сердце заколотилось так громко, что он отчетливо слышал каждый удар. И улица, которая была тусклой и неразличимой, когда сжались под действием газа его зрачки, теперь сразу стала ослепительно яркой. Он замигал. Глаза наполнились слезами. Убегая от болезненно-яркого света, он нырнул внутрь фабрики. Здесь, во мраке, свет казался почти терпимым. Мордехай Анелевич и Людмила последовали за ним.

— Что за дрянь вы нам вкололи? — спросил еврей голосом, упавшим до шепота.

— Это антидот против нервно-паралитического газа — вот все, что я знаю, — ответил Ягер. — Его выдали нам на случай, если понадобится двигаться по территории, залитой газом при атаке, или на случай, если изменится направление ветра. Скорцени мог взять с собой газовые гранаты, а может быть, просто бутылки, наполненные газом. Достаточно бросить ее, чтобы она разбилась, сделать себе укол, подождать, а затем можно идти и делать, что надо.

Анелевич посмотрел на мертвое тело охранника.

— У нас тоже есть нервно-паралитический газ, вы знаете, — сказал он. Ягер кивнул. Анелевич помрачнел. — Мы должны работать с ним еще осторожнее, чем раньше, — у нас были пострадавшие. — Ягер снова кивнул: при обращении с этим газом никакая осторожность не может быть излишней.