Владимир Контровский - Криптоистория Третьей планеты

Страшные боги великого города — Ваал-Хаммон, бог Солнца, и Танит, его женская ипостась, богиня Луны и плодородия, — внушали ужас окрестным народам. Богов у Юных Рас множество: одни лучше, другие хуже; одни сложнее, другие примитивнее. Страх же, который испытывали люди перед именем Ваала и Танит основывался на том, что боги эти алкали человеческих жертвоприношений. И перед их алтарями убивали не только захваченных пленников — с наибольшим удовольствием боги вкушали кровь младенцев-первенцев самих обитателей Кар-Хадташта. Мальчики умирали на тофете — специально отведённом для кровавого ритуала месте — во славу Ваала-Молоха, жизни девочек посвящались богине ночи Танит. Тела убиенных укладывали в специальные сосуды, которые плотно устанавливали один к другому. Когда чудовищный колумбарий заполнялся, весь слой могильных кувшинов засыпали землёй, а поверх начинали выстраивать новые их ряды. Шли века, и один страшный ярус сменялся следующим…

В храме царила полная тишина — шум сражения не проникал под каменные своды. Но там, в городе, льётся кровь, и умирают люди, и, в конце концов, волна битвы вкатится в святилище, и алтари рухнут. Если не удастся воззвать к Танит… Если жрица не дозовётся Владычицы Ночи, или если богиня не ответит, тогда останется только смириться и склониться перед Неизбежным. Надежда слаба, она трепещет, подобно язычку пламени, дрожащему на тонкой нити растительного фитиля, плавающего в заполняющем бронзовую чашу светильника масле. Но надежда есть — ночь безоблачна, и серебристый лик Танит вот-вот появится над горизонтом. А дальше всё (или почти всё) зависит от неё, от жрицы, от её сил и способностей. Богиня не может отвернуться от своих детей, преданно поивших её тёплой жертвенной кровью в течение веков, — надо лишь суметь докричаться до Всемогущей.

Темнота храма живая — призраки ушедших столетий пялятся на жрицу из углов, шепчут что-то еле слышное, жалуются и увещевают. Жрица, женщина с именем ночной птицы, не слушает бесплотных голосов. Что они могут ей сообщить полезного? Великий город, столица великой державы, обнимавшей некогда весь южный берег Моря и его острова, ныне умирает — это ясно. Кровавая агония близится к завершению, Кар-Хадташт умрёт, — если не случится чудо. На чудеса уповать трудно, но что ещё остаётся делать. Мечи сынов Нового Города уступили мечам пришельцев; войны, продолжавшиеся с перерывами более ста лет, сломали хребет державы моряков и торговцев.

В первой войне поначалу удача благоприятствовала внукам Тира — корабли Кар-Хадташта владели Морем и опустошали набегами италийские берега, привозя золото и рабов. Но потом произошло что-то непонятное — великолепный флот потомственных мореходов был разбит, разгромлен наспех построенными галерами северян с неумелыми и необученными командами. Новый Город оставил победителям богатейшие острова Моря, но не оставил планов отмщения.

Вторую войну удалось принести к самому порогу гордого Рима, и надменные латиняне трепетали при одном упоминании имени Ганнибала сына Гамилькара Барки. Великий полководец досыта упился вражьей кровью при Тразиментском озере и при Каннах, и долгие годы римляне боялись встретиться с ним на поле брани лицом к лицу. Но всё меняется; Кар-Хадташт проиграл и эту войну, а гонимый Ганнибал на чужбине вынужден был испить чашу с ядом — только так он смог уйти от беспощадной мести победителей.

Третья война пришла к воротам Нового Города. Да и не война вовсе, а скорее расправа, добивание некогда могучего хищника. Катон Старший каждую свою речь в сенате заканчивал словами «Delenda est Carthago!» — «Карфаген должен быть разрушен!». Он твердил это как заклинание, и римские сенаторы благосклонно кивали в ответ на эти его слова седыми, лысыми и бритыми головами. И армия Сципиона Эмилиана высадилась в Ливии и больше двух лет грызла клыками таранов и катапульт городские стены. Жители и войско Гасдрубала защищались с отчаяньем обречённых, обрушивая на головы атакующих камни и заливая римские «черепахи» — сомкнутые манипулы, укрывшиеся щитами, — кипящей смолой из громадных чанов. Молох и Танит могли быть довольны — столько крови никогда не текло вблизи их святилищ.

Но вот стальные легионы Севера продолбили камень внешних городских укреплений, вонзились в живое тело Кар-Хадташта беспощадными клинками, опустошили предместья — Утику и другие, — выжгли Мегару и загнали уцелевших защитников в Бирсу. День и ночь в стены акрополя мерно бьют тараны, и зубцы башен дробятся в щедро смоченную кровью щебёнку под пущенными из мощных катапульт тяжкими каменными глыбами.

Жрица Танит знает — час судьбы близится. Тишина храма обманчива — она готова смениться лязгом оружия, яростными воплями и предсмертными стонами. Женщина с именем ночной птицы в святилище одна, больше здесь нет никого, все остальные ушли на стены акрополя. Но жрице никто и не нужен — она всё сделает сама. Или не сделает вовсе…

Знания жрецов велики. Корни их теряются во мраке веков и тысячелетий, уходят к мудрости халдеев Вавилона и колдунов Та-Кемт и ещё дальше, к почти утраченным чародейным умениям Посвящённых из той страны, которая сгинула в волнах Внешнего Моря, что за Столпами Мелькарта. Юные Расы выбирают путь, они собирают любые знания по крупицам, и магия для них не пустой звук, каким он сделается для их далёких-далёких потомков, отринувших необъективное и уверовавших в строгий язык интегралов и научно доказанных истин.

Пора. Жрица чувствует волну лунного света, легко пронизывающего камень храмовых стен. Танит явилась, она бесстрастно взирает на залитый багровым светом пожарищ город и слушает крики и хрипы умирающих. Сейчас к ней можно обратиться, сейчас — или уже никогда.

Жрица опускается на колени на каменные плиты пола, чёрное одеяние обнимает её тело с головы до пят. Статуя Танит — прекрасная крылатая женщина, в красоте которой сквозит нечто страшное, — в двух шагах от своей жрицы. Глаза Танит закрыты, но это не имеет значения. Богиня услышит — если захочет услышать, и если женщина с именем ночной птицы сумеет сделать свой зов доступным слуху богини ночи…

Ночная трава может быть предателем. По густой и мягкой траве в ночной темноте хорошо валяться в обнимку с девушкой своего племени, сбежавшей от бдительного надзора родителей. Тогда эта трава словно нарочно создана для того, чтобы быть любовным ложем. Так сладко втягивать расширенными и трепещущими ноздрями её ароматы, перемешанные с дразнящим, горячим запахом молодого тела подружки. Трава ласкает вас обоих нежными прикосновениями, а если она достаточно высока, то и укрывает от ненужно-любопытных взглядов.