Сергей Вольнов - Приговоренные к войне

Шептала сквозь враждебный мрак Космоса…

И мы, невзирая на космическое расстояние, улавливали, что она хотела нам сказать.

Родина напоминала людям, умеющим воевать как никто во Вселенной:

«Я одарила вас наиболее ценным, чем обладаю. Вам было дано познать честь, веру, надежду, ненависть и любовь…

Но главный дар поистине бесценен.

Вы способны постоять за себя и за своё достоинство. Насмерть биться за то, во что верите. Сражаться до победного, во имя того, на что надеетесь.

Убивать тех, кого ненавидите, и умирать за тех, кого любите».

…Блудные дети Вселенной…

Я раньше думала – это люди, стремящиеся за пределы. Оказалось – звёзды.

Чёрные Звёзды…

Вселенная не мыслит категорией существ; только – сущностей.

Оказывается, даже собираясь говорить о Вечности и Бесконечности, надо определиться с масштабами. Похоже, Вселенная выбрала на этот раз масштаб звёзд, сделав их точкой отсчёта. И главными действующими лицами.

На условный срок – ВРЕМЕННОЙ ВЕЧНОСТИ.

В иллюзорных пределах – ОГРАНИЧЕННОЙ БЕСКОНЕЧНОСТИ…

Мои мысли множатся без меры и неизбежно уходят в Космос, плодя лавиноподобный страх перед Тьмой. Страх уже пропитал окрестный вакуум, как гной старую повязку на незаживающей ране. Мой страх смешивается со страхом всего нашего народа – жителей мира Локос. Не затеряться бы в этой коллективной фобии!

Чёрные звёзды…

Не вспыхнувшие светила и не рождённые планеты. Существование за чертой Света и Тепла. Нечто, питающееся исключительно себе подобными… А может быть, Некто? Чтобы восполнять затраченное и продолжать свой вольный полёт, ему необходимо поглощать энергию и материю. Звёзды и планеты. Жизнь и Разум…

Нас утешают, что пока ещё есть время. Что счёт ведётся не на годы, а на поколения… Знать бы, какое окажется последним! Не хотела бы я оказаться одной из них – тех женщин, которые наверняка получат самый жестокий и самый гуманный приказ в Истории Разума. НЕ РОЖАТЬ!

Сама мысль об этом чудовищна и она же наиболее логична.

…А вчера мне довелось слушать Веццу Ралль.

Легендарную Веццу Ралль.

Непревзойдённую певицу, намагничивающую каждое слово перед тем, как выпустить его в возбуждённую толпу. Я слушала, и душа моя притягивалась этими магнитами… Несколько раз я умирала и рождалась вновь, с каждой звучавшей песней. Но, когда Вецца запела «Колыбельную для последнего ребёнка»… Пустота вошла в меня. И слова песни плавали внутри меня задыхающимися рыбами. Судорожно разевали рты. Извивались в агонии.

Я слышу их и сейчас. Эти слова. Снова и снова.

Спи, мой маленький, спи…

Ты пока не понимаешь, куда ты попал.

Ты мал и не знаешь, что я плачу о тебе заранее.

И если ты спросишь: «Сколько лет живут мамы?» —

Я совру: «Они не умирают…»

И если ты спросишь: «Сколько лет живут дети» —

Я совру: «Пока им не надоест играть».

И только на вопрос: «Сколько лет живёт солнце?» —

Я не совру:

«На твой век ещё хватит, я тебе обещаю».

Но только на твой…

Только на твой.

Спи, маленький мой…

У того, кто встал на путь Войны, может быть только два ребёнка.

Не существа – сущности. Под стать масштабу, избранному Вселенной. Соответствуя шкале, по которой всё и вся, меньшее чем звезда – попросту не существует.

Одно дитя мертворожденное. Любовь.

Другое – живое, растущее не по дням, а по часам. Имя ему: Ненависть…

Оно уже открыло глазки. Внутри меня.

Оно уже тянет к этому миру ручки. Изнутри меня.

Оно уже начинает считать этот мир СВОИМ. Забывая про меня…

Война бродит в палисаднике моего мира, заглядывает в окна. Особенно в те, откуда доносится:

«На твой век ещё хватит, я тебе обещаю».

Но только на твой…

Только на твой.

Спи, маленький мой…

– Тётка, ещё! Пару пива!

Вид у меня был донельзя убедительный. Я протянул свои пустые бокалы буфетчице, и несколько зевак у стойки, изображавших архаичную очередь, на самом деле принялись зевать и отводить взгляды. Пивная «мелочь» понимала: на водопой подался большой и опасный зверь. А когда пахнет сушняком по-крупному, не стоит выспрашивать: стоял ли ты в очереди?..

Я любовался собой со стороны, хотя никогда и не страдал приступами нарциссизма. В этот момент я просто сам себе ужасно нравился. А ещё мне нравился этот стильный пивной кабачок, именуемый «Тётя Клава». Было здесь всё выдержано в традициях, характерных для нравов, царивших в пределах моей многострадальной Родины более полувека назад.

Я родился уже после того, как прикрыли изрядно опостылевшую «лавочку» – развитое социалистическое общество, – и, наверное, никогда бы не смог ухватить зубами этот пласт низовой культуры своей нации и почувствовать его на вкус, если бы не отставной майор Торхов. Вот уж кому вся улица Девятая, в лице пенсионеров, что прекрасно помнили уничижительные, но столь дорогие сердцу, ностальгические вывески «ПИВА НЕТ», должна бы скинуться, по меньшей мере, на бронзовый бюст. За этот уютный кусочек их щемящего прошлого – забубенную пивнуху «Тётя Клава»…

Судя по тому рвению, с коим он отстаивал неожиданно вновь востребованный лозунг «Пиво – по-советски!», – хозяин кабака, должно быть, пропахал с однозвёздными погонами как минимум половину военной карьеры. Наверняка, любимый напиток и мешал ему получать очередные воинские звания. Но, одно несомненно – в пивной эстетике девяностолетний отставной майор Советской Армии давно и по праву был генералом. И злачное заведенье товарищ ветеран СА отгрохал на славу!

А посему в заведении Старика Торхова, со слов очевидцев настоящих, аутентичных «пивных гадюшников», всё было именно так, как должно быть. Практически «один к одному» с забегаловками почившей в бозе советской эры.

И прокуренный до тупой задумчивости зал. И штат на редкость широкоформатных тёток в заляпанных передниках. И буфетчица Клава, способная приструнить любого клиента убойными заклинаниями типа: «Не шлёпай губенями, сволота!» И, естественно, в качестве главного украшения, присутствовала легендарная очередь. И отстой пены. И толстостенные гранёные стеклянные кружки, которые обязывалось именовать бокалами. И даже – пятно красной краски, непременно присутствующее на донце каждой ёмкости. Должно быть, чтобы не воровали на сувениры, после выдавая за купленные. Хотя в этом я не уверен…