Тимофей Калашников - Изнанка мира

— Григорьев! Они у тебя? — крикнул комиссар в темноту туннеля.

— Нет, — глухо донеслось из перегона. — Здесь только один… пацан какой-то…

— Твою мать…

Планы о повышении рушились, как карточный домик. Мало того, за эдакий провал теперь уже их самих, всех четверых, могли поставить к стенке. Что делать?.. Кто виноват?.. Как исправить?..

— Вы у меня под трибунал пойдете! — в бешенстве заорал комиссар. — Зачем стреляли?

— Так вы же сами… — робко попытался возразить Семенов.

— Ма-алчать!!!

Из перегона снова раздался стук колес и звук работающего мотора. Приближалась еще одна дрезина. По всей вероятности, именно та, из-за которой они тут и торчали. «Теперь операция точно провалена: элемент внезапности потерян, огневой мощи тоже не хватит: дурацкая платформа загородила собой пулемет. Можно уповать лишь на безотказный ПМ, автомат и, черт побери, ружья мертвых челноков. Слишком мало против нескольких опытных бойцов, которые к тому же явно слышали выстрелы и теперь будут начеку. Отпираться и изображать невинность также не получится. Новоприбывшие сразу все поймут и расстреляют здесь же, без суда и следствия».

Несколько долгих секунд комиссар колебался, оценивая сложившуюся ситуацию, взвешивая все за и против. Все-таки еще оставался призрачный шанс исправить ошибку или искупить ее кровью. Может, даже выжить, если повезет. А вот от Лыкова такой щедрости ожидать не стоило.

— Григорьев! Прячься!!! — крикнул командир в темноту. Затем он кивнул на охотничьи ружья, которые расстрелянные не успели достать, и скомандовал подчиненным: — Разбирайте, товарищи.

Даже в полумраке было заметно, как побледнели оба бойца. Однако ослушаться никто не посмел.

Троица затихла в гнетущем ожидании. Размеренный стук колес и рокот двигателя становились все громче. Огонек в темноте туннеля неумолимо приближался.

— Ждать! — громким шепотом приказал командир, опасаясь, что трясущаяся от страха парочка откроет огонь раньше времени. — Только по моей команде.

Тарахтящий мотор резко сбавил темп. Завизжали тормозные колодки. Сточенный металл золотистым шлейфом заструился по шпалам. Похоже, в подъезжающей дрезине заметили преграду и начали экстренно тормозить.

— Ждать!!! — просипел комиссар.

Теперь оставалось лишь надеяться, что из-за расстояния и рева двигателя подъезжающие не слышали стрельбы.

Однако опять все пошло наперекосяк, словно само метро за что-то прогневалось на затаившихся в засаде людей. Дрезина замерла совсем не там, где нужно, а гораздо дальше, и для стрельбы на поражение дистанция оказалась слишком велика. Вряд ли сидящим стрелкам теперь удастся с первого залпа уничтожить всех новоприбывших. Ситуация оборачивалась совсем не в пользу комиссара и его команды. Оба бойца растерянно посмотрели на своего командира, но тот лишь скрипел зубами в бессильной злобе.

Внезапно им в лицо ударил слепящий луч. После нескольких часов, проведенных в темноте, яркий свет больно резанул по глазам. Ощупью, с матом натыкаясь друг на друга, троица мгновенно попряталась за укрытия.

С подъехавшей дрезины не доносилось ни звука. Комиссара прошиб холодный пот: «Раз есть прожектор, значит, это уже не просто обычный транспорт, а боевая бронированная тачанка со всеми надлежащими атрибутами. У нее тогда еще и пулеметное гнездо стоит на возвышении…»

То, что подкатила именно тачанка, подтвердилось уже в следующую секунду. Ее экипаж адекватно оценил препятствие, посеченное пулями на том месте, где они сами должны были проехать. По засаде открыли огонь. С дробным стуком вокруг заплясали пули. Они свистели над головой и гулко ударялись о металл. Звонкий рикошет гулял по туннелю.

Первым не выдержал напарник Семенова. Мужчина поднял руку над двигателем, за которым прятался, и пальнул из трофейного обреза. Владелец шапки последовал его примеру. К несчастью, чтобы навести на цель длинный ствол охотничьего ружья, пришлось наполовину высунуться из-за своего укрытия, и, едва успев спустить курки, он оказался прошит очередью из пулемета. Напарник с ужасом наблюдал, как пули насквозь пронзают боевого товарища, вырывают из тела ошметки плоти пополам с клочками ватника, оставляя за собой след кровавых брызг. Одна из пуль угодила прямо в лицо. От этого ушанка слетела с головы, забрав с собою не меньше половины содержимого черепа. Ружье выпало из рук обезображенного трупа.

Мужчина, наблюдавший смерть напарника, торопливо перекрестился.

— Крестовский, мать твою!!! — заорал комиссар, перекрывая грохот выстрелов. — Е… м не щелкай!!! Светильник, ёпт!!! По нему стреляй!!!

Тот торопливо кивнул. Высунувшись из-за своих укрытий, они попытались попасть в прожектор, но бивший в лицо свет лишал всякой возможности прицелиться. Тачанка виделась одним размазанным пятном. Оставалось стрелять наудачу. Непрерывно строчивший пулемет противника никак не добавлял шансов попасть в злополучный прожектор. Пистолетные пули, как и дробь из обреза, бессильно отскакивали от бронелистов тачанки.

Тем временем пулеметчик сориентировался и сделал поправку на торчащую голову Крестовского. Пули замолотили аккурат в двигатель, за которым тот прятался. Мужчина мгновенно сжался в комок и забормотал:

— Отче наш, иже еси на…

— Я те дам!!! — грозно рявкнул комиссар молившемуся и для убедительности погрозил кулаком. — Отставить, боец!!!

Тот запнулся и поглядел на командира с поистине животным ужасом.

Внезапно комиссар сам взвыл от боли, выронил пистолет и схватился за колено. Повернувшись, чтобы отчитать бойца, он случайно высунул правую ногу, в которую не замедлил вонзиться осколок тюбинга. Сжав зубы, мужчина поднял упавшее оружие. Измазанные своей же кровью пальцы с трудом удержали рифленую рукоять ПМ. Командир поднял руку и расстрелял последние патроны. Затвор сухо щелкнул, возвещая о пустой обойме.

Попытка перезарядить закончилась неудачей: новый магазин просто выскользнул из мокрых от крови пальцев и потерялся в темноте. Последний, третий, лежал в боковом кармане брюк. Несколько мучительно долгих секунд комиссар боролся с пуговицей, которая никак не хотела пройти в петлю. Мешала сильная дрожь — болевой шок отпускал, и трясущиеся пальцы каждый раз соскальзывали.

— Да откройся же, вобла сушеная! — в сердцах выругавшись, он наконец просто оторвал ненавистную пуговицу.

Прохладный металл магазина скользнул под ладонь и с характерным щелчком занял привычное место. Теперь оставалось ждать, чтобы стрелок перенес огонь на Крестовского, но, главное, не отключиться от потери крови.