Грэм Макнилл - Фулгрим

Делая следующий шаг в эволюционном развитии Астартес, Легион Фулгрима стал бы самыми великими воинами армии Императора, а имя Фабия станет известно по всему Империуму, как главного в этих экспериментах.

Даже теперь инкубационные камеры апотекариона содержали зарождающиеся плоды его экспериментов, крошечные, слабые органы, плавающие в питательной жидкости. Образцы ткани были взяты у Астартес, павших на Лаэране, и Фабий предполагал, что его вмешательство должно удвоить их эффективность. Он уже вырастил лучшую оссмодулу, которая увеличивает прочность и косность скелета воина, делая кости практически несломимыми. Следующим за улучшенной оссмодулой было испытание органа, объединившего элементы гормонов Лаэр, который в случае успеха, изменит фундаментальную природу желез Батчера, позволяя Астартес копировать звуковой вопль Лаэр с разрушительными последствиями.

Работа над очисткой других органов только начиналась, но Фабий возлагал большие надежды на его работу над усилением бископеи, чтобы стимулировать запредельный рост мускулов и создавать воинов, столь же сильных, сколь и Дредноуты, которые могли бы пробить броню танка голыми руками. Многофасеточные глаза Лаэр предоставили много информации, которую он надеялся использовать в экспериментах, начатых над оккулобом. Множество глазных яблок было прикреплено как бабочки на стерильных полках около него; химические стимуляторы работали на увеличение возможностей зрительных нервов.

С помощью нескольких модификацией Фабий полагал, что смог бы создать органы зрения, которые будут функционировать с высшей эффективностью в полной темноте, ярком свете или в стробоскопических условиях, не позволяя Астартес быть ослепленным или дезориентированным.

Его первый успех располагался позади него на стальных полках в тысячах пузырьков синей жидкости - препарат, который он синтезировал генетическим скрещиванием железы Лаэр, которая исполняла функции щитовидной железы, с бископеей.

В испытуемых образцах - те воины имели несовместимые с жизнью ранения - Фабий обнаружил, что их метаболизм и сила заметно увеличились перед их гибелью. Доработка препарата препятствовала увеличению перегрузки сердца пользователя, и теперь было готово к распределению по Легиону.

Фулгрим санкционировал использование препарата, и в течение нескольких дней он будет течь в крови каждого воина, который захотел бы применить его.

Фабий выправился над лежащим перед ним трупом и улыбнулся мысли о чудесах, которые он мог создать теперь, когда мог свободно воплотить свой гений в улучшении физического роста Детей Императора.

- Да, - прошипел он, его темные глаза осветились перспективой открытия секретов работы Императора. - Я узнаю ваши тайны.

ЦВЕТА НА палитре мелькали перед глазами Серены, и бледность их приводила её в бешенство. Она потратила почти всё утро, пытаясь воссоздать багровый цвет заката, который она видела на Лаэране, но пустые банки из-под краски и сломанные кисти, разбросанные вокруг неё, были безмолвным подтверждением её неудачи. Холст перед нею был испещрён безумными карандашными штрихами, картина, которая, она была уверена, станет её величайшим произведением..., если бы только она смогла должным образом смешать краски и создать нужный ей цвет!

- Проклятие, - закричала она и отбросила палитру с такой силой, что та разбилась о стену.

Её дыхание стало прерывистым, болезненно-удушающим от расстройства. Серена обхватила голову руками, и слезы перешли в рыдания, которые отозвались болью в её груди.

Её охватил гнев из-за неудачи, и она схватила сломанную рукоятку кисти и вдавила острый деревянный край в мягкую кожу руки. Она причинила себе сильную боль, но по крайней мере смогла почувствовать её. Кожа прорвалась, и кровь хлынула вокруг острых деревянных краёв, принося ей облегчение. Только лишь боль утихла, и Серена погрузила рукоятку глубже, видя, как кровь потекла по руке, пересекая следы её старых шрамов.

Длинные, темные волосы прикреплялись длинными лентами к талии Серены, испачканными разноцветными пятнами, а её кожа имела нездоровую бледность того, кто не спал несколько дней. Её глаза были красными, ногти - сломаны и покрыты краской.

Вся ее студия была перевернута вверх дном по возвращении с поверхности Лаэрана. Это был не вандализм, вызвавший такую «перестановку», но неуёмная страсть создавать, который и привёл её, когда-то безупречную, студию в состояние, которое напоминало поле боя.

Желание рисовать походило на первобытный инстинкт, который нельзя было отринуть. Это было захватывающим и немного пугающим... острая необходимость написать картину страсти и чувственности. Серена изрисовала три холста, работая словно одержимая, прежде чем истощение настигло её, и она заснула на руинах своей студии.

Когда она проснулась, то посмотрела на то, что нарисовала, критическим взглядом, сразу отметив грубость выполнения работы, примитивные цвета, в которых не было ничего от жизненности, которую она помнила из храма. Серена порылась в беспорядке своей студии в поисках пиктов, которые она сделала в храме и могущественном коралловом городе, его великолепных мощных башен и поразительно разноцветных небес и океана.

В течение многих дней она пыталась вновь почувствовать неповторимые ощущения, которые она испытала на Лаэр, но независимо от того, в каких пропорциях она смешала свои краски, она не могла достигнуть тональностей, которые искала.

Серена мысленно вернулась назад на Лаэран, помня горе, которое она чувствовала, когда Остиан получил отказ в путешествии на планету. Правда, её грусть исчезла, когда они прорвались через облачный покров, и она видела обширную синюю океанскую гладь Лаэрана, раскинувшуюся перед нею.

Она никогда не видела такого великолепного, яркого синего цвета и сделала дюжины пиктов прежде, чем они даже начали спуск к атоллу Лаэр. Кружение плавающего города затронуло в ней чувства, о которых она даже не подозревала. Серена больше чем что-либо жаждала ступить на это инопланетное сооружение.

После приземления их сопроводили через руины разрушенного города, летописцы раскрывали рты от удивления, столь необычно было это место. Капитан Юлий объяснил, что высокие башни выли на протяжении всей войны, хотя почти всех теперь заставили замолчать, взорвав их. Серена услышала несколько воющих криков, прозвучавших очень далеко, болезненно одиноких и бесконечно грустных.

Серена делала пикт за пиктом, когда их вели через руины, и даже расчленённые трупы Лаэр не могли умалить острые ощущения путешествия по городу, который парил над океаном. Зрелище и цвета были столь яркими, что она не могла осознать их все, ее чувства работали на пределе.