Когда нельзя умирать (СИ) - Пачесюк Максим Григорьевич

Опять эти дурные мысли, опять тревога. Начинаю подозревать, что не физическая слабость тому виной, а коктейль наркотической дряни в крови. Мысли так и скачут, не давая сосредоточиться.

Оутс! Оутс! Оутс! Вампир, боль, желание сломать…

Если ему нужна моя боль, я могу ее дать: буду орать и извиваться как недорезанный. Хотя почему как? Вероятность того, что меня несколько раз пырнут ножом в процессе воспитания, довольно высока. Сталь и огонь — классический набор пыток. Вот только у Оутса за плечами века опыта и, наверняка, не один труп в кандалах. Он знает все уловки, которые я могу использовать и если я не стану терпеть, то, он мне не поверит и в отместку сотворит такое что… Понятия не имею, но мне не понравится, а Эйли тем более. В том, что ее будут пытать у меня на глазах, я не сомневаюсь. И вот тут получается парадокс: чтобы мне, нам, причинили как можно меньше вреда, мне нужно терпеть и сломаться тогда, когда это будет выглядеть наиболее естественно. Черт его знает, буду ли я тогда при своем уме, получится ли у меня, но ведь все это всего лишь иллюзия, ради лжи. Ради того, чтобы скормить Юстасу дезинформацию, а я, хоть убей, не могу придумать, о чем он собирается меня спрашивать. Когда я сломаюсь, нужно будет говорить правду, чтобы Оутс поверил, а потом снова лгать, но он будет проверять, пытать и снова ломать, пока я не запутаюсь в собственных ответах. Надежнее всего мешать правду с выдумкой, например, лгать на каждый второй вопрос. Но не думаю, что сумею запомнить все свои ответы и повторить ответ если вопрос будет задан дважды. Как же быть?

Нужно придумать систему, при которой ответы всегда будут получаться одинаковыми. Хотя бы относительно.

На это у меня ушло добрых пару часов, за которые я еще раз повторил процедуру лечения, снова продрог до костей, чихал и потел, как раб на галерах. Я совершил умственный подвиг, но что-то интересное выдумал: на вопрос качества я решил всегда отвечать в два раза меньше, а количества — больше. Чтобы цифры не получались слишком ровными, использовать ближайшее к результату простое число. А вот факты не менять. На факты отвечать честно. Система немного меня приободрила, и я стал тренироваться.

Сколько заклинаний знает Брайан МакЛили?

Блин, мне точно известно только о двух. Вопрос количества — умножить на два: будет четыре. Ближайшие простые — три и пять. И что отвечать? Ведь вопрос закономерно тянет за собой следующий: «Какие именно заклинания он знает?»

Дрянная система получилась.

В коридоре скрипнули дверные петли и послышались шаги. Предыдущего тюремщика в комбинезоне сменил другой, такой же невзрачный, одетый в дешевый рабочий костюм. Он отворил решетку моей клетки и впустил разодетого Оутса. Юстас был во фраке, хоть и с распущенной бабочкой, без цилиндра и трости, зато благоухал туалетной водой и дорогим вином.

Ради него я не стал отрывать от камней голый зад.

— Утречко, Дункан, — приветствовал меня кровосос.

— Уже? — поинтересовался я. — А день какой?

— Двадцать второе июня. Вторник.

С моего похищения прошло четыре дня. Бреморцы должны были весь Фарнелл перевернуть в поисках. Только я уже далеко от города. Где-то, где есть высшее общество, в котором вампир чувствует себя совершенно спокойно.

— А где мы? — спросил я.

Раз уж он на первый вопрос ответил, почему бы не ответить на второй. И он ответил:

— Графство Росс, Балливинтерурк. Твоя очередь. Почему Ферона выгнали из клана?

Вот черт! А я уже и забыл, что именно интересовало кровососа во время нашей встречи в закусочной.

— Его сын и жена предали клан, пособничали врагам. — Зуб даю эта информация вампирам и так известна.

— Знаю, — подтвердил Юстас. — Но его просто выгнали! Не убили. Насколько я помню, у вас никогда не было проблем с казнью предателей. Пару сотен лет тому назад, глава клана лично казнил сына.

— Мы живем в более просвещенный и гуманный век, — пожал я плечами.

— Действительно? А шлюшку и ее ублюдка оставили в клане чисто из жалости?

По глазам Юстаса я понял, что Шерон с ребенком он считает заложниками. Впрочем, я и сам не уверен, кто они, поэтому признался честно:

— Понятия не имею.

— Какие у вас отношения?

— С Фероном? — удивился я. — Я убил его сына — он меня ненавидит.

— Тогда почему ты еще жив? У него было столько возможностей и в Авоке, и в Фарнелле. И там и там списать твою смерть на оборотней было бы проще простого.

Я насмешливо склонил голову набок.

— Оно ведь всегда просто, пока до дела не доходит, так ведь? В Авоке у вас был просто гениальный план: оборотни, сыворотка ликантропии и свой человек в клане. А чем все закончилось? Как не прискорбно это признавать, возможно, у Шона просто есть мозги?

Оутс не обиделся, даже сарказм не воспринял, а мои слова переосмыслил на свой лад:

— Вера в клан… Вполне возможно. Его ведь с детства этой лабудой пичкали. А как он к вампирам относится?

Говорил я дяде, что отпускать из клана такого сильного колдуна было ошибкой! Что же мне ответить? Я знаю, что Шон грохнул того кровососа, что пришел к нему с предложением о сотрудничестве, но Оутс не знает что я знаю. Так ли это важно? Стоит ли здесь огород городить или от правды будет больше толку?

— Ты задумался, — подметил Оутс. — Знаешь что-то интересное?

— Отнюдь, — тут же соврал я.

— Плохой лжец, — улыбнулся вампир.

— Сочту за комплимент.

— Мне нужна эта информация, Дункан, и я ее вытяну.

— Не утруждайся, — сказал я, решив говорить правду. Он, скорее всего, не поверит, а я хоть пытку оттяну. — Шон знает, что вампиры обрабатывали Саймона. Он вас ненавидит.

— Звучит логично, — согласился Оутс. — Жаль только, ты уже пытался лгать и я не могу быть уверенным. На этом, пожалуй, культурный разговор придется закончить и приступить к более агрессивному способу допроса.

— Очень жаль, — расстроился я. — Не люблю, когда меня бьют.

— О, тебя мы и пальцем не тронем, — пообещал вампир и весело подмигнул.

Самообладание снова мне изменило. Вспышка гнева была не такой сильной, как до этого, я не пытался встать, но цепи сковывающие руки предательски натянулись и звякнули.

Оутс рассмеялся.

— Ты, небось, уже приготовился терпеть боль, настроился, придумал стратегию как легче скормить мне свою ложь… У тебя нет шансов, Дункан! — Юстас повернулся к прислуживающему вампиру и отдал приказ: — Приведите девку, повесьте на стену. Дайте ей дозу, пускай Дункан насладиться.

Вот тут я уже не выдержал и вскочил на ноги, чем доставил Оутсу еще больше удовольствия.

Вампиры ушли, а через минут десять охранники притащили Эйли. Девушке досталось гораздо больше, чем мне. Как и я, Эйли была полностью голой, со спутанными волосами, неприятными разводами от испражнений на ногах и многочисленными синяками, но в кандалах на руках и ногах. Вампиры тащили под руки ее слабо сопротивляющееся тело. Смотреть на эту картину было до боли обидно. У меня непроизвольно вырвалось:

— Эйли!

Ее голова резко повернулась в мою сторону: правая половина лица застыла в звериной форме, а глаз сиял нездоровым оранжевым огнем, тогда как левая оставалась абсолютно человеческой, если не считать аномально расширенного зрачка.

Девушка улыбнулась, и изменения кривой волной пронеслись по ее лицу.

— Дункан, — сказала она и попыталась стать на ноги, чтобы пойти ко мне. Вампиры не позволили, и тогда девушка недовольно хныкнула, с виду ленивым движением повела плечом и буквально впечатала одного охранника в стену, но второй быстро среагировал и вырубил ее мощным ударом в голову.

Я сорвался: злость затмила мой разум, я рванул цепи и заорал, используя обороты портовых грузчиков. Я обещал, клялся и божился вампирам, что их смерть не будет легкой. Они ржали в ответ, но не долго. После сентенций об их сексуальной ориентации и половых связях с целым перечнем мерзких животных, один из вампиров вырубил меня тем же ударом, что и девушку.

Очнулся я от того, что Оутс орал на охранника. Он был страшно недоволен тем, что застал меня без сознания. По его задумке я должен был смотреть на то, как Эйли извивается в наркотическом бреду. Наверное, это должно было подготовить меня к дальнейшему разговору, сделать более податливым, но молодые вампиры по дурости сломали ему все планы, вот и летали теперь по камере ка мячики. Поправка: летал один, тот, что был в комбинезоне, второй куда-то запропастился.