Михаил Перешивкин - Хозяева леса и другие рассказы

— Может и так. Мне этот гребанный ленгвич в лом учить. Вдруг я его выучу, а меня на следующий день какая-нибудь тварь в туннеле грохнет? Или скажу я какому-нибудь негру, что-то не так, а он меня за это по башке двинет, да так, что ты потом мои драгоценные мозги по платформе собирать будешь?

— Какой же ты ленивый. Вот я не поленился и теперь все цыпочки мои. Вон видишь, вон та, за барным столиком? Она обещала показать мне что-то новенькое, ха-ха, я, кажется, догадываюсь, что именно.

— Чел, за жетоны они и так все мои. А их у нас много. — Никита встряхнул мешочек с чем-то звенящим.

— За то ты даже шапку сам себе купить не можешь.

— Слышь, запарил уже. Ты можешь сказать ему или нет?

— Эх, ну, что с тобой поделать? — Он повернулся к торгашу. — Hay man. My friend want’s to buy this one. — И он указал на шапку.

— Ten jetton.

— How?

— Ten.

— Are you sure? We have big friends!

— Oy… Friends? I have friends too. Guys! — Из-за занавески вышли два амбала с винтовками в руках. — Where your friends?

— Брателла, что происходит? Ты дабозарился на счет шапки или как?

— Все пучком, не ссы!

— А так что они валыны достали?

— Не парься, я сейчас все разрулю.

Взглянув на девушку, Никита увидел, что ее всю перекосило от страха. Оглядев рынок полностью, он понял, что обстановка не здоровая. Все как-то напряглись и начали шепотом, что-то обсуждать, как в тот день, когда они сюда пришли…

— Может ну на, эту шапку…

— Не Ник, я сказал — я сделал.

— Ну делай как знаешь, брат…

— So… You can’t give me sale?

— No, man.

— I can give you seven, no ten. We haven’t got so much.

— It is your problem.

— Fack! Ok, I give you ten. — Он протянул ему горстку жетонов. — Now give me head.

— Sure. Come again.

— Fuck off!

Он выхватил шапку из рук продавца и стал поспешно удаляться.

— Теперь нам лучше валить с этой станции…

— А что? Как же твоя цыпочка.

— Да пошла она, у вояк на станции куда более симпатичные есть.

— Погодь, хочешь сказать, что мы к воякам идем? У них же там со станции на поверхность выходить запрещено, сам знаешь. На что мы с тобой жить будем? Кстати, а на кой ляд нам туда идти?

— Потому, что…

— Take them! Now!

Казалось, что вся станция разом перещелкнула затворы. Из каждой щелочки на них глядели, от дамского пистолетика, до крупнокалиберного пулемета. Сзади подошел тот самый негр и ударил прикладом по голове напарника Никиты.

— Вы что? Совсем ох… — В ответ он получил тоже прикладом по лицу.

— Kill them! — Обоих подняли с платформы и поставили к стенке. — Do you think, that you can lie me? Ha-ha-ha!

— Что ты им сказал? Я тебя спрашиваю, что ты им сказал? — Все пытался понять Никита от своего напарника.

Еще раз раздался лязг затворов.

— Я дал ему фальшивые жетоны.

— Fire!

Мы никогда не замечаем тех, кто проходит мимо нас по улице. Вы разве обращаете внимание на маленького мальчика с рюкзаком за спиной, едущего в троллейбусе? А на бедную старушку с тяжелой сумкой, а на мужчину разговаривающего по телефону в переходе? Может быть. Но даже если вы посмотрели в глаза мальчику, посочувствовали старушке и оглянулись вслед мужчине, то я не думаю, что вы вспомните о них уже через пять минут. Они прошли мимо вас, а значит, сыграли свою роль в вашей жизни — сыграли роль массовки. Вы для них ровным счетом, точно такое же пустое место, как и они для вас. Это как в спектакле. Есть главные герои, есть массовка и есть постановщик, который решает, кто будет продолжать играть в спектакле, а кто нет. В вашей жизни вы постановщик, вы решаете, быть какой-нибудь ничтожной сошке из массовки одним из главных героев или нет. Вы можете заметить его какой-нибудь уникальный дар, талант, который возможно не известен и ему самому. Вы можете помочь ему выбиться в настоящие актеры, то есть сделать так, что бы в вашей жизни он был таким же не заменимым, как ваша мать и отец. Но такое бывает редко, скорее всего, он будет играть не главную роль, а второстепенную, точно такую же как играет ваш знакомый, не друг, а именно знакомый. Вы можете подойти к не известному вам человеку на улице и завязать с ним разговор. Именно в тот момент вы разглядываете его талант, в смысле общаясь с ним, вы понимаете, либо он вам нравится как собеседник, либо он зануда и разговаривать с вами категорически не хочет. Но нельзя судить о человеке по одному лишь разговору. Может он чудесный, просто замечательный человек, однако заводить связи с незнакомцами на улице не хочет, или еще с детства у него в голове остался запрет матери — не разговаривай с незнакомыми дяденьками и тетеньками. Может у этого человека, случилось горе, или у него просто дурное настроение. Так и с актерами массовки. Пообщавшись, постановщик решает, что этот актеришка никуда не годится и если он хочет играть в спектакле дальше, то его место лишь в массовке. Но связывая постановку в театре с нашей жизнью, надо учесть один огромный нюанс. Вы смотрите на окружающих как постановщик, но они воспринимают вас как актеры. У них свой спектакль и вы для них точно такой же актер, как и они для вас.

Две тысячи тридцать третий год. Теперь на улицах новые актеры, новые постановщики. Былые актеры состарились и сгинули в бездну, а точнее в Московский Метрополитен. Актеры на улицах Москвы — новое поколение, возможно более талантливые, а возможно бездарные по сравнению с былыми актерами этого театра. Для нас ролей больше нет, мы состарились и можем ходить в театр лишь для того, что бы взглянуть еще раз на дом искусства, где мы провели всю свою жизнь. Увы, новые актеры не желают нас видеть в своем театре. Мы им не нужны. Все что они от нас хотели, они получили…

Таким образом, один из бывших постановщиков доживал свои дни на одной из многочисленных станциях метро, с людьми, массовкой, которых раньше не замечал.

После войны у него не осталось никого. Может, и остался хоть кто-то, но он не знал об этом. Он успокаивал себя этой мыслью. Ему было легче так думать, ведь узнав, что на какой-нибудь из станций выжили его дочь или сын, ему бы пришлось отправляться на их поиски, а значит подвергать себя опасности быть съеденным на завтрак мутантами или получить полю в лоб лишь из-за того, что он неправильно выглядит. А так он жил и жил, и никто его не замечал. Все были заняты своими делами, более масштабными, чем у него. После войны, он как один из немногих, успел скрыться в метро от не щадящей никого и ничего волны, наполненной всей той человеческой злобой, завистью друг к другу, которая успела накопиться за многие годы отношений между странами. Раньше наша планета была точно таким же спектаклем, как и вся жизнь одного человека. Были точно такие же актеры и постановщики, только в мировом масштабе. Были страны, которые были подвластны другим, более могущественными, не официально конечно. То есть, в театре было несколько постановщиков, и каждый имел свою труппу. Каждый из них хотел, что бы его труппа играла на большой сцене, а не на маленькой, хотел, что бы их спектакль был популярнее, чем у всех остальных трупп и, конечно же, боролся за это. Все привело к тому, что каждому надоело объяснять все на словах, доказывать свою правоту лишь в устной форме. Всем хотелось объясниться как-то по новенькому, что бы остальные стали их бояться и почитать. Но к сожалению этого хотелось каждому. Ничего лучше не придумав, они устроили драку, да такую, что не хотя того сами, спалили весь театр. Разойдясь по домам, они навсегда покинули его. Спустя десятки лет театр отреставрировали новые труппы, но только по-новому, под себя. К тому времени прежние труппы состарились, и как я уже говорил, лишь изредка ходили на спектакли.