Сурен Цормудян - Странник

— Ты хочешь сказать, что это Катаклизм вас такими сделал, — поднял на него взгляд Странник. — Но кто сделал Катаклизм? Вы! Вы всегда были такими. Счастье этого нового мира в том, что вы больше не можете в нем жить.

— Ишь, разболтался! — мрачно усмехнулся Маломальский. — Еще пару дней назад ты двух слов связать не мог. А сейчас такое красноречие! — Приходилось отбрехиваться, потому как что возразить Страннику по существу, он не знал.

— Я знал ваш способ говорить. Доктор учил человеческому языку. Но когда его не стало, я был один. Я долго был один. Это были годы. Теперь я вспомнил язык. Но понять, что из себя представляет человек, я не могу. Где край плохого?

— Ты не торопись с выводами, брат! Пока человек жив и борется за выживание, у него есть будущее. А значит, все еще впереди. Может, мы станем лучше!

— Впереди что? Новый катаклизм? Истребление всего, что осталось?

— Не сгущай краски, Стран Страныч. Роковую ошибку делаешь…

— Я ее уже сделал, когда надеялся на спасение человеческого рода от мозз! Но меня должна беспокоить только безопасность моей семьи! Теперь я вижу — вы тоже угроза для моей семьи. Вы — как часть мозз, которую он потерял давно, а теперь снова нашел! Мозз не нужно проникать в череп каждого человека, чтобы завладеть его головой! Вы уже сами такие. От природы. С вашей помощью мозз станет хозяином мира намного быстрее, чем он хотел. Чем я думал. Ему даже ничего не надо делать самому — только показать вам дорогу туда, где живут такие, как я. Где живут наши дети…

— Знаешь что?! — вскипел Маломальский. — А меня вот, как человека, заботит выживание моего, человеческого рода. И если ты собираешься начать нас, людей, кромсать, чтобы твои выжили, валяй — начинай с меня. Только учти, мутантище, я без боя не сдамся! Бороться буду до последнего! И если не ты убьешь меня, то я убью тебя. Я верю в человека, понял? Да, свиней среди нас хватает, и палачей тоже немало. Да, угадал, мы такими и раньше были, до Катаклизма! Были поганые уроды-террористы, которые взрывали бомбы в вагонах метро, убивая и калеча сотни людей. Были бритоголовые ублюдки, которые бродили толпами по городам в поисках одиноких и беспомощных, придирались к ним по любому поводу и трусливо, всем скопом, затаптывали!

Странник молча слушал Маломальского. Но на этом внезапном трибунале, под которым оказалось вдруг все человечество, Сергей не собирался бросать своих без защиты.

— Но были люди, которые вставали на защиту невинных, если даже понимали, что это будет угрожать их жизни! Были те, кто выстраивался в очередь, чтобы сдать свою кровь и спасти раненых в катастрофах и терактах! А другие шли в огонь и не считали это геройством! И в такое человечество я верю. Потому что люди, настоящие люди — были, есть и будут! — убежденно проговорил он.

— То, что вы делаете, страшно, — безжизненным голосом произнес Странник. — Вас даже звери боятся. И я чувствую, как страх подбирается ко мне. Но нам нельзя бояться, хотя это невозможно — быть бесстрашным среди людей.

Маломальский пристально вглядывался в силуэт своего компаньона. Он искал, что на это возразить, и не находил. Но как же чертовски хотелось найти нужные слова и убедить его, да и самого себя, что все не так. То есть не совсем так. Да пусть даже и так, но всех под одну гребенку грести нельзя. Иначе чем это отличается от фашизма? Но вместо всего этого Сергей вдруг выговорил совершенно неожиданное:

— Это ведь не твое лицо!

Да, теперь он почему-то вспомнил, что Странник в первый раз показался ему похожим на сгинувшего Сеню Кубрика.

— Не мое, — тихо ответил тот после долгой паузы.

— А чье?

— Первого человека, которого я увидел, перед тем как прийти в ваш мир. Первое после доктора. Но доктор был давно. Этот человек погиб у меня на глазах, помочь ему я не мог, а других человеческих лиц не знал. Только доктор и тот. Я хотел бы быть похожим на доктора, но его лицо стерлось в моей памяти. Я забыл, какие у него были глаза или рот. А ты можешь в точности вспомнить лицо того, кто был тебе очень дорог и кого давно уже нет?

Сергей прикрыл глаза. Он пытался вспомнить Риту, но тщетно. Он помнил только нежность и боль, а ее лицо растворялось в тумане прошлого. В копоти Катаклизма. В полумраке метро…

— Нет.

— Вот видишь.

— Как тебе это удалось? И какой ты настоящий?

Странник повесил голову.

— Доктор называл это — мимикрия. У нас очень пластичные и подвижные мышцы лица. Но сами мы… безлики. Тебе лучше не видеть, какой я на самом деле, Сергей. Тогда тебе будет так же страшно, как мне от людей.

Снаружи послышались шаги, прервавшие разговор. Громкие шаги и тихий обмен фразами. Затем зазвенели ключи, и дверь открылась. На пороге стоял невысокий, с тонкими усиками, седой человек в сером камуфляже.

— Бумажник! Какого хрена?

— Никита? — Сергей прищурился, присматриваясь к человеку, который был освещен только со спины. — А ты какого хрена?

— Я слышал, что ты тут. И делов натворил.

— Я делов натворил?

— Ну а то кто же? Ленин? — хмыкнул Коллонтай и, обернувшись, небрежно бросил охру: — Иди, боец, покури пока.

— Надеюсь, Кузнецов выкарабкается, — вздохнул Сергей.

Кузнецова уважали не только на коммунистических станциях — он был в почете и среди сталкеров остального метро, и в среде охотников. Ходили слухи, что именно слава железного и благородного наркома постоянно подстегивала местную госбезопасность копать под этого человека. Но особое расположение Генерального секретаря партии, ценившего навыки и харизму Кузнецова, оберегало наркома. Маломальский понимал, что никто на Красной линии не обладал такими возможностями по их со Странником освобождению, как комиссар красных следопытов. И вот сейчас этот самый человек лежал в реанимации с распоротым животом и продырявленными легкими.

— Да. — Коллонтай кивнул. — Мы все тоже надеемся. Но тебе бы впору о себе беспокоиться.

— А что я? — Сергей исподлобья посмотрел на Никиту. — Я сталкер, у нас нейтральный статус. Я арестован незаконно.

— Да ты хоть понимаешь, в чем тебя и этого твоего попутчика обвиняют? Вам не поможет никакая неприкосновенность! Вы теперь политические!

— Что за бред! Неужто ты сам в это веришь?

— А во что мне верить, Сергей? На нашу станцию ворвалась банда фашистов… Люди погибли!

— А при чем тут я, скажи на милость?! Мы сами пытались удрать от этих головорезов! И к кому, как не к вам, нам было бежать?!

— Ты знал, что у нас перемирие, и спровоцировал бойню!

— Ах вот оно что! — Сергей покачал головой. — Знаешь, когда много лет назад ты валялся в подвале на улице Осипенко, прячась от демонов, которые тебя чуть в клочья не разорвали, я пошел на твои крики, хотя знал, чем рискую. И когда тебя, раненого, до Беговой тащил, о себе мало думал. Извини, что напомнил. И что нам, по-твоему, надо было делать сейчас? Куда бежать? Как спасать себя?