Валентин Шатилов - Магнолия

— Это военная тайна! — строго ответила Нинель, по-хозяйски оглядывая стол. И облизнула мизинчик. — Ну-ка, садись, попробуй!

— А все-таки?

— Не-а. Там никто не жил. Там такой каземат — без окон и дверей. Из обычных людей туда никто не зайдет. Удобно. Все это на глубине десять метров. Сверху — город. Ходят, ездят — и знать не знают…

— Нинель, — вдруг перебила ее Магнолия, — а ты не жалеешь, что сейчас не с верхними?

И у самой на душе похолодело от этого вопроса. Давно хотела спросить — все не решалась. А тут вдруг само с языка сорвалось.

— Ты че! — возмущенно закричала Нинель. — Совсем сдурела?! С этими бандюгами?

А потом помолчала, покусала ноготок, сказала тихо:

— Не, не жалею. Они, конечно, сейчас самые главные на планете… То да се… Конечно, кто ж отрицает. Но знаешь, когда самый счастливый миг в моей душе был? Когда ты нас освободила. Из-под власти Первого пульта. Ага. Ты даже не представляешь, какое это ощущение, когда тобой правит пульт. Даже и представить не можешь…

— Какое? — спросила, заинтересовавшись, Магнолия.

— А черт его знает. Будто замуровали тебя. Будто сидишь в доске. Или в стене цементной. Все видишь, слышишь — лицо так, немножко торчит наружу, чтоб дышать… Да вроде и все тело снаружи, а все равно пульт тебя так крепко держит! Может, видала — дома украшают такими фигурами: они наполовину в стене, а свободной половиной что-то делают, прямо иногда целые сцены разыгрывают…

— Барельефы?

— Во-во. Это слово. Вот и мы из пульта торчали такими барельефами. Но ты пойми, когда ты там, внутри, под властью пульта, — ты этого не замечаешь. Наоборот — губы прямо так от радости и расплываются. Еще б! Повелителю пульта служишь! А то ощущение — ну будто в стену вморожен — оно где-то совсем в глубине. И только когда освободишься — такой восторг, такое облегчение: избавилась наконец-то! Можно жить дальше! Теперь весь мир вокруг — для тебя!

— А верхние? Как ты думаешь, они так же несчастны под властью пульта?

— Это не несчастье. Вот, все-таки ты не поняла! Это — ну как если тебя по голове палкой ударили и ты лежишь, ничего сообразить не можешь. Это унижение, бесстыдство — ну какие еще слова бывают? Вот собрать все плохие слова вместе — это и будет: власть пульта.

— Бедный Виктор… Бедные все они…

— Ага. Бедные-то бедные, а если грохнут — мало не покажется! Твое счастье, что они с Любомудрым до сих пор не прознали, кто такой нашелся — нижних освободил. Мы-то, когда ты с Главным пультом манипулировала, тебя почувствовали. А для них это было как гром среди ясного неба.

— Как это — не прознали? Доктор же — ты что, не помнишь? — логически обосновал, что, кроме меня, этого сделать вообще некому было! Вы все постоянно находились с Любомудрым — одной меня не было. Кому ж еще, как не мне, манипулировать с Главным пультом? Даже теоретически — больше некому было. Забыла, что ли, как Доктор на меня напустился на прошлой неделе, когда ты меня к ним ко всем притащила? Орал чуть не до хрипоты, что я для верхних — самая лакомая добыча!

— Доктор? Ну раз Доктор говорил — значит, так и есть, — поджав губы, согласилась Нинель.

— Кстати, как он? Скоро изобретет обещанный парализатор? Что говорит?

— Шутит все. Бегает по своей лаборатории, химическим дымом провонял весь…

— Ой… — тихонько сказала вдруг Магнолия, замирая с расческой в руке. — Ой…

— Что, что случилось? — встревоженно обернулась Нинель.

— Голова… м-м… голова… — только и смогла прошептать Магнолия, сжимая пальцами виски.

— Неужели выследили? — упавшим голосом спросила Нинель. Руки у нее опустились, уроненная ложечка звякнула об пол — она не заметила. — Бежать надо, Мага, не ложись — нырнем, пока не поздно…

Магнолия, присев на кровать, бессильно, бессмысленно тянула на себя одеяло — ее мутило невероятно.

— Да, нырнем… — шептала она. — Нырнем…

Но было уже поздно. Воздух в комнате шевельнулся — и перед ними предстал, невозмутимо помаргивая, Атанас. И сразу от головной боли не осталось и следа.

— Ты! — с облегчением выдохнула Нинель. И тут же яростно напустилась на него: — Ты чего?! Верхним заделался?!

— Да вроде нет, — широко улыбнулся Атанас.

— А у Маги голова почему заболела? — не меняя тона, закричала Нинель ему в лицо. — Почему?

— Я тут хотел показать, — Атанас спешно тащил из внутреннего кармана куртки, — я тут достал… Вот.

Он протянул на ладони пистолет. Пояснил:

— Надо же Маге защищаться в случае чего!

— Ага! — торжествующе воскликнула Нинель, обращаясь к Магнолии. — Ты видишь он с пистолетом. А у тебя голова заболела! Ты поняла фокус? Он же с оружием — значит, он готов убивать, вот у тебя голова и болит! Ты же готов убивать?

— И не думал я вовсе ничего такого…

— Ага, не думал! Раз оружие взял, значит, уже думал! Да убери от меня эту гадость! Суешь…

— А ведь и правда, Атанас, — сказала Магнолия, выбираясь из-под одеяла, — раз взял оружие причем, зная, что это именно оружие, знал, значит, наверно, ты внутренне где-то прикидываешь, как его это… наверно, меняется — бедная моя голова начинает чувствовать прибытие потенциального убийцы.

— Да я вообще-то тебе его принес. И, в конце концов, должны мы защищаться?

— То есть — убивать? — уточнила Нинель.

— Да хоть и убивать! Что ж я — просто так стоять буду, если верхние станут расправляться с Магой?

— Только с Магой? — не вполне последовательно возмутилась Нинель. — Значит, если со мной верхние захотят расправиться — ты и пальцем не пошевелишь?

— С тобой? — удивился Атанас. — А чего — с тобой? Ты — совсем другое дело. Ты отнырнешь, да и все. Это вот Мага…

Нинель надулась и сердито пробурчала:

— Мага, Мага… Только и разговоров, что про Магу… И вообще — чего ты сегодня приперся? Сегодня не твой черед!

— А я… это… — смутился Атанас. И даже покраснел. А потом только вспомнил: — Да я же пистолет принес!

— А вот как принес, так и относи! Чтоб через минуту ноги твоей здесь не было! Моду взял — таскаться каждый день! — разбушевалась Нинель.

Лицо у нее покраснело, рот некрасиво искривился, в глазах стояли слезы. «Хорошая моя — как она за меня переживает!» — растроганно подумала Магнолия. И, чтобы как-то разрядить обстановку, сказала, ласково глядя на Нинель:

— Ну ладно, чего уж, он же ничего не хотел плохого. Пусть уж остается, а?

И, обернувшись к Атанасу, ободряюще подмигнула: мол, держись — сейчас мы нашу Нинель дорогую угомоним!

Нинель так и замерла с приоткрытым ртом. И действительно — мгновенно угомонилась.