Владимир Михайлов - Джокеры Марса

– За такие дела, вроде этого, можно браться только с тяжкого похмелья, – сказал Тендер несколько километров спустя. – А мы-то с какой радости? Может, кто-нибудь умный объяснит?

– Помнится, – отозвался Усяго, – после переговоров с таможней кто-то уговаривал нас до мозолей на языке, убеждая, что такой заработок за недельную или даже двухнедельную прогулку может только во сне присниться, да и то лишь в ночь на двадцать девятое февраля. Кто бы это мог быть, не вспомнишь?

Откликнулся Голенах:

– Да нашёлся один такой – эконом и казначей….

– Не тот ли самый, что по связи охал и сокрушался – надо, мол, ехать на Вторую, закупать всё необходимое на пыльные месяцы, в запасе у всех осталось вдвое меньше, чем нужно, чтобы снарядиться в поиск, не побывав на складах, да и цены наверняка подрастут к пылям? И всё нажимал на то, что он не о себе заботится, потому что на его имя уже пришло письмо с Матушки, и это значит, что он, наконец, уберётся отсюда с первым же бортом; что его заботит только благополучие друзей, которым отсюда уже никогда не улететь. По-моему, тот самый. Как вот только его звали? Память у меня протёрлась до дыр.

– Вертится на языке, – согласился Голенах. – Что-то вроде Тан… Тун… Тон…

– Вспомнил! Тендер – вот как. И как это я сразу не сообразил?

Тендер не остался в долгу:

– Ты позабыл, что там были ещё двое, оравшие во всю глотку: «Да! Да!» Я предупреждал: давайте ещё подумаем. Пусть лучше сформируют патруль из своих, базовых, а что от них идти дольше – ничего не значит, счёт же идёт не на минуты. Но вас перекричать мог бы разве что усилитель на тысячу мегаватт. И оба вместо того, чтобы поддержать меня, пользовались халявной связью и просто соревновались – кто подольше поворкует с дамочками…

– С какими ещё дамочками? – возмутился Голенах. – Это была программа «Новости солярпола», а Усяго вёл переговоры с «Кримеканом» насчёт заказа последней модели «Кримилоджика».

– В самом деле? Судя по его интонациям, он общался с «Сексом по блицсвязи»!

– Кто виноват, что там дамочки в торговом отделе? И он выбивал из них суперскидку и бесплатную доставку. Будь у нас сейчас этот «логик», мы не крутили бы педали на авось, а мчались уверенно, заранее зная, где что искать.

Всем было, разумеется, понятно, что слово «мчались» было более чем преувеличением – если учесть уровень бездорожья и возможности марсбайков, снабжённых, правда, моторчиками, но с весьма ограниченным запасом хода из-за малой ёмкости батарей.

– И скидку я выбил, – сказал Усяго. – Они со слезами, но согласились. И будь у нас тогда деньги…

– Деньги были бы, не потрать вы их на болтовню, – ответил Тендер. – А без «логика» мы уж точно не найдём ни фига.

– Ну, если некоторые заранее настроились на неудачу… Почему ты не сказал этого начальству, когда подписывал договор?

– Старался сберечь твои нервы.

– Ты бы лучше постарался…

В таком духе они разговаривали при каждой встрече – на протяжении почти шести лет, с того самого дня, когда – единственные уцелевшие от первой волны Освоения – впервые объединились во временную группу для выполнения задания в районе Северного Скита. А точнее – они тогда и создали эту стоянку на пустом месте как место сбора, когда будет снова возникать такая надобность. Трое одиночек. Из которых у одного – а именно Тендера – через месяц истекал предельный срок пребывания на планете. Другие же двое давно стали невозвращенцами.

Слово это на Марсе имело не то значение, какое было ему присуще на Земле, в некоторых странах, в не таком уж давнем хахавеке. На Четвёртой планете невозвращенцами назывались люди, получившие отказ в возобновлении медвизы на Землю. С первых дней заселения планеты, и даже ещё до этих первых дней, медики предупреждали, что время пребывания в гостях у бога войны должно строго дозироваться: конечно, тяготение тут было сильнее лунного, но всё же на порядок ниже земного, атмосферное давление даже в низинах на тот же порядок слабее, морозы были куда суровей антарктических, и как бы ни старался человек изолироваться от условий обитания, он либо не был способен на это (гравитация), либо был вынужден идти с природой на компромисс – давление в выходных костюмах приходилось уменьшать по сравнению с земным, иначе вышедший из-под купола сразу же раздувался и передвигаться мог только способом футбольного мяча – прыгать, если как следует подтолкнут; о свободе действий говорить не приходилось, и казалось, что вовсе нет смысла строить на Марсе серьёзные базы: под куполом, конечно, жить можно, но что это даст, кроме разве что сознания, что ты не где-нибудь, но именно на планете тайн? Сознание позволяло гордиться собой – но очень уж дорого эта гордость обходилось. В общем, получалось так, что – сколько ни крути педали и ни выжимай штангу на тренажёрах – определённый медициной срок истекал тогда, когда ареит (таким стало самоназвание поселенцев, не желавших именоваться марсианами) только-только начинал всерьёз разбираться, что тут к чему.

Не следует думать, что Освоение начиналось без помощи могучей и хитроумной земной техники. Пешком планету не очень-то исследуешь – это было ясно любому. Были созданы и изготовлены конструкции, которые, по замыслу производителей, должны были надёжно работать в марсианских условиях. Образцы их – в небольшом, естественно, количестве – забросили вместе с первыми же группами, на месте собрали и испробовали. Работало всё, естественно, на атомных реакторах – иной энергетики на этой планете и быть не могло. Реакторы себя оправдали, как и все схемы с бесконтактными подвижными соединениями, вроде электромагнитных подшипников и тому подобного. Но бесконтактники плохи были тем, что требовали высокопрофессионального обслуживания – а количество людей, отправлявшихся на Освоение, измерялось даже не в головах, а в килограммах и граммах. Если в колоде пятьдесят две карты, то как ни тасуй их, пятьдесят две и останутся. Старались набрать колоду из одних только джокеров. Но даже на Земле это оказалось делом нелёгким. Те, кто мог с полным правом носить титул Джокера, то есть человека, способного в этих условиях заменить при нужде любого специалиста, чаще всего оказывался не очень-то пригодным по своей физике, а ещё чаще из-за психики: джокерность сильно влияет на самооценку человека (к плюсу) и его отношение к другим (в сторону минуса), а в малочисленных группах следует ценить других всегда выше, чем самого себя, тяготеть к ним, быть атомом в молекуле, и потому чем ты поливалентнее, тем лучше для всех – и для дела в первую очередь.

А поэтому если уж человек доказывал, что он полезен для группы именно как атом, без которого вещество коллектива стало бы каким-то совершенно другим, то его – порой сознательно, но по большей части просто инстинктивно – старались сохранить в своём составе подольше. Бывало, вдруг приходилось в пожарном порядке бросаться на выполнение аварийного задания, оно затягивалось, а то человек получал травму такого рода, с которой не полетишь, те же медики и приказывали отложить; или же оказывалось, что – ну вот просто некем его заменить, Земля не смогла отправить того единственного профессионала, который был бы пригоден для выполнения круга обязанностей, что лежали на готовящемся к рестарту на – как тут почему-то называли Землю – Матушку. Или каким-то путём просачивался очередной слушок, утекшая с Третьей планеты информация о тех, кто успел уже вернуться раньше: всё у них хорошо, даже прекрасно, пенсия охренительная, хватает на всё и даже остаётся, почёт и уважение, журналисты и поклонники. Но если пенсион навсегда, то почёт – на неделю, две, от силы три, а потом тебя словно никогда и не было, а вернее – было, да быльём поросло. Почему? А потому, что настоящей работы тебе уже не получить. Здоровье вроде бы позволяет, скажем, заниматься подготовкой следующих поколений ареитов-исследователей и строителей, консультировать конструкторов, что создавали новые семейства устройств для работы на Марсе; предполагалось, что репатриант будет делать это, пока не возвратится оттуда очередной набор с более свежей информацией. Так, во всяком случае, рассчитывали. На деле же получалось, что, во-первых, такой работы на всех не хватало, во-вторых, не каждому игроку дано быть тренером, и, наконец, в-третьих – готовящиеся к новым засылам люди оказывались какими-то не такими: рыхлыми, неопределёнными, ненадёжными, что ли, и к тому же ни черта не понимающими, им всё приходилось разжёвывать и вкладывать в клювики – а это быстро приедалось людям, там, наверху, привыкшим воспринимать слова ещё раньше, чем они были произнесены собеседником. И сколько ни убеждай самого себя, что, отправляясь туда, ты и сам был точно таким же придурковатым разгильдяем, – не помогало. По этим вот причинам и приходилось ареитам вновь и вновь слышать: ещё и вон кто заглох, махнул рукой, ушёл на заслуженный отдых, ловит рыбу или кинулся по бабам, растит розочки, а то и просто пьёт проклятую, вспоминая собачьи времена на собачьем Марсе, туда его и обратно, гори он своим красным огнём. Сердце, выходит, оставалось там, с теми местами и теми людьми. Понаслушавшись такого, немало ареитов совершенно сознательно оттягивали свой рестарт – до поры, когда все возможные сроки его истекали и главный коновал планеты, разводя руками, с понимающей усмешкой заявлял: «Должен сообщить вам пренеприятное известие: возврат на Землю для вас закрыт навсегда, поскольку допустимый срок пребывания в условиях Марса вы превысили на (числа варьировали), и ваш организм не способен более к нормальному функционированию в физических условиях, существующих на Земле. Но ничего – и тут, как вы знаете, люди живут». Сам доктор Штиль, главный коновал, был из первых, оставшихся на пожизненное пребывание совершенно сознательно. И, кстати, очень походило на то, что земные власти – в данном случае, ИКОМ – интернациональный комитет по освоению Марса – не только не возражал против такой практики, но, похоже, на нечто подобное изначально рассчитывал; недаром сюда посылали или одиночек, не обзаведшихся семьёй, или же семейные бездетные пары. И с недавнего времени пошла информация, что предстоящее расширение состава освоителей – а оно происходило постоянно, хотя и в небольших масштабах – на этот раз окажется куда более многочисленным, и в основном – за счёт прекрасного пола. И более того, что некоторым – и чем дальше, тем больше – будет предоставлено право персонального приглашения на Марс дамы сердца – если она, конечно, будет обладать всеми личными и рабочими качествами, какие обязательны для всякого обитателя этих мест; экспорт домохозяек никак не предусматривался. То есть подходила, видимо, пора, когда начнётся формирование новой – ареитской – нации.