Люсьен Соулбен - Алтарь Кирены

Гэбриэль достиг внутреннего святилища и обнаружил двойные двери скованными цепью. Оказалось несложно вышибить их тяжелым ботинком, разметав по полу обломки. Внутри освещенного свечами святилища находились собранные из черепов безымянных покойников колонны, алтарь для прихожан и четыре ряда скамей. Перед алтарем молился старик. Его глаза были молочно-белыми, лысая голова покрыта старческими пятнами, лицо полускрыто щетиной и грязью, а тело оплетено сетью из трубок и фильтров, пыхтя впрыскивающих омолаживающие жидкости в его организм. Старик заметил Гэбриэля и выпрямился: вызывающий жест, выглядевший словно опровержение его почтенного возраста.

— Ты пришел убить меня? — спросил Эсмонд скрипучим голосом.

— Не знаю, отец. Не знаю, — ответил Гэбриэль.

— Внимание! Всем подразделениям зачистки Бастиллиуса. Это последний сообщение касательно эвакуации для всех служителей Инквизиции, Серых Рыцарей, ударных отрядов и Кровавых Воронов. Перегруппируйтесь в точке сбора в десяти милях к востоку от Сестры. Ожидается сильное сопротивление со стороны действующего XIV гвардейского легиона Кирены. Орбитальная бомбардировка начнется через десять мин… Гэбриэль дотронулся до наушника вокса за ухом, приглушая шум. Он рассматривал своего отца, который отвечал на взгляд с такой же ненавистью. Глаза старика блестели в свете свечей.

— Куда ты пытался сбежать? — Спокойно спросил Гэбриэль. — Ты должен был знать, что уйти больше некуда.

— Я не умру в страхе, как животное, — выплюнул он.

— Нет, вместо этого ты заставил меня охотиться на себя, как на животное.

— Прости, но я не стану извиняться.

— Это не имеет значения, — сказал Гэбриэль, взмахнув рукой. — Я бы не принял твои извинения. Простить значит получить еще один нож в спину.

— Да. Представь мое изумление, когда нож, который я обнаружил в своей спине, оказался от моего собственного сына.

— Я поклялся защищать Империум от любой угрозы.

— Я не еретик, — произнес Эсмонд с механическим свистом в голосе.

— Но ты трус.

— Лучше быть трусом, чем мясником!

Вспышка Эсмонда вызвала у него приступ кашля. Он сплюнул черную жидкость. Несомненно, одна из его омолаживающих помп протекала.

— Это ничего для меня не значит. Мясник. Душегуб. Убийца. Меня называли так сегодня, вчера и неделю назад. И на следующей неделе я тоже это услышу.

— Ты. должно быть очень. гордишься, — процедил Эсмонд между приступами кашля.

— Горжусь? Да, ведь так я могу сражаться за Императора против любого противника. Но на этот раз противник включает жителей моего собственного мира, мою семью. С этим непросто справится.

— Гэбриэль, ты предал нас. Ради уничтожения горстки еретиков, ты обрек всю свою планету. Свой дом, свою родную кровь!

— Их не горстка, отец. Ты считаешь меня настолько безжалостным? Порча разрослась, разрослась настолько, что ослепила вас всех.

— Мы не были слепы, — ответил Эсмонд, — и это не была ересь. Мы устали жить под властью Императора. Это было восстание против идеалов, а на религии.

— Так ты знал? — спросил Гэбриэль, его худшие опасения подтвердились.

— Я знал. И я приветствовал это. Наши идеалы были верны.

— Нет никаких идеалов, кроме идеалов Императора!

— Избавь меня от пустых мантр. Я учил тебя мыслить самостоятельно.

— Я так и делаю. С ужасающей отчетливостью, но я так и делаю. Надеюсь, ты понимаешь, что твои так называемые идеалы были лазейкой, через которую просочился Хаос. Люди сражаются с еретиками, наводнившими канализацию Андергаута. Все псайкеры Гимназиума следопытов оказались обращены, равно как и высокие чины Имперской Гвардии.

— Они заставят тебя поверить во что угодно. Они лгут тебе.

— Нет, это ты лжешь. Прихвостни Хаоса увели тебя с пути истинного, и ты пошел с ними в блаженном неведении. Ересь есть ересь, и она широко распространилась. Даже сейчас инквизиция допрашивает всех покинувших планету гвардейцев, и я сомневаюсь, что кто- то из них переживет пытки или уйдет безнаказанным!

— Кроме тебя.

— Что?

— Ты уйдешь безнаказанным, — произнес Эсмонд, набравшись сил для еще одного язвительного выпада. — Тебе нужно было это истребление, благодаря ему ты стал выше упреков и обвинений в случившемся. Последний невинный сын Кирены, однако.

— Однако что? — спросил Гэбриэль, пытаясь сдержать гнев.

— Однако ты тоже не видел порчи, пока не стало слишком поздно. Разве это не делает тебя настолько же виновным в собственной слепоте? Разве ты не совершил так называемый грех?

— Что это? Какая-то жалкая попытка заронить в мой разум зерно сомнения? Вины? Теперь ты даже говоришь как еретик.

— О, так ведь намного проще, не так ли? Куда проще убить еретика, чем собственного невинного отца. Хорошо, тогда убей меня. Делай то, зачем пришел. Но имей мужество взглянуть мне в глаза и признать мою невиновность.

Гэбриэль какой-то миг изучал отца, силясь найти подвох. Он ничего не заметил, но почувствовал дрожь под ногами. Она не прекращалась. На востоке началась бомбардировка, и она быстро приближалась.

— Я не стану этого делать, — ответил Гэбриэль.

— Так кто из нас трус? Ты хочешь убить меня? Возьми свой болт-пистолет, наведи на меня, скажи «отец, ты ни в чем не виноват» и спусти курок.

— Нет, — произнес Гэбриэль без намека на эмоции, — я пришел сюда не чтобы убивать тебя, а чтобы ты сам мог оборвать собственную жизнь.

Гэбриэль положил на алтарь болт-пистолет.

— Восстанови свою честь. Сделай, что должно, и позволь мне запомнить тебя героем, а не трусом. В магазине лишь один болт — для тебя.

Гэбриэль смотрел на отца, пока вокруг них кружила осыпающаяся с потолка пыль, потревоженная усиливающимися толчками. Эсмонд взглянул на болт-пистолет и поднял его, хотя вес и размеры оружия были слишком велики для его слабых рук. Старик покачал головой.

— Ты лжешь, — произнес он, опустив пистолет, — тот, кого я вырастил, никогда не оставит заряженным оружие, из которого может быть убит. И если бы ты даже был настолько глуп, я все равно не обращу его против себя. Пусть лучше кровь будет на твоих руках, чтобы ты никогда не смог ее смыть.

Гэбриэль забрал пистолет с алтаря и извлек обойму.

— Прячешься за приближающейся бомбардировкой? — произнес Эсмонд. — Просишь меня покончить с собой, чтобы избавить тебя от боли? Кто же теперь трус?

— Ты прав, я не настолько глуп, чтобы остаться беззащитным. — Гэбриэль извлек спрятанный в подсумке на поясе патрон и вставил его в обойму с короткой молитвой. — Но я не трус. Я убью тебя.

Он направил болт-пистолет на Эсмонда.

— Я лишь надеялся, что ты проявишь себя как тот храбрый человек, которого я помнил.