Лис Баюн - На руинах Эдема

Не Технобоги или их Гончие. Правда, радость от этого через пару секунд потеряет свое значение — я к тому времени буду мертва. Когда-то мы с Кайлом убивали в туннелях некрупных монстров, теперь настал их черед. Чешуйчатая тварь оскалила зубы и сделала шаг вперед, будто отзываясь на мои мысли. Улыбнулась, сама не зная, чему. Нет, в этом определенно есть нечто забавно-нелепое. Никогда не думала, что умру так…

Ящер заворчал, щуря подслеповатые глаза. Почему ты медлишь, хотелось закричать мне. Если это конец, то пусть он будет быстрым.

— Пошел вон! — высокий, на грани слышимости крик чуть не оглушил меня, а ящер, взвизгнув, ринулся прочь — напуганный, передвигающийся нелепыми прыжками, вздымая облака пыли. Я осталась, хотя неимоверно хотелось последовать вслед за обезумевшим от страха звере, и дело было даже не в эффекте неожиданности. Проснувшиеся не вовремя инстинкты во всю глотку орали об опасности, сдерживать их стоило огромных усилий.

— Т-тома?.. — не смогла даже выговорить имя сестры, не запнувшись. Что же они с ней сделали? Во что превратили?

И как же мне вернуть ее прежнюю?..

— Что ты тут делаешь? — постаралась я прийти в себя и скрыть нотки страха в голосе.

— Рейд, — черт, даже тот жуткий крик лучше, чем такое отсутствие эмоций. Всего одно слово — а сколько холода! Из-за этого механического тона смысл сказанного дошел не сразу…

— Что? — помотала головой. — Никаких рейдов, Тома! Ты еще слишком маленькая и я не разрешаю так рисковать!

— Я всего лишь исполняю свой долг.

— Нет, я сказала!..

Тут в неестественно-голубых глазах что-то сверкнуло и, могу поклясться, на пару секунд зрачок уменьшился до невозможности, затерявшись где-то в глубинах радужки.

— Не указывай, что мне делать! — взвизгнула Тамара и выкинула руки вперед. Кажется, она лишь слегка коснулась меня кончиками пальцев… Но почему я тогда лежу на бетонной плите, чувствуя вкус собственной крови во рту?

Не больно… Только странно онемело все тело, да обида застряла в горле комом. Я с недоумением гляжу на личико, застывшее сейчас в какой-то жуткой гримасе, убеждая себя, что произошло вовсе не то, что произошло. Не могла же моя добрая милая сестренка… Но я вязну в оправданиях и мгновениях, как в клею, и ничего не могу поделать. Время замедлилось настолько, что слышен шелест песчинок в его Часах. А я тону в этом песке, проваливаюсь куда-то… Крик и плач, умирают, обнявшись, занесенные несуществующими барханами.

И кто-то из желтовато-серой пелены протягивают мне руку с нарисованным на ней солнцем и шепчет-шуршит вкрадчиво:

— Ты ведь все уже поняла, правда?

Я беспомощно улыбаюсь в ответ. С чего же я решила, что смогу играть по своим правилам? Все продумано на десять ходов вперед — течение партии не изменить.

Тео продолжает тянуть ко мне ладонь, а я принимаю ее — не потому что хочу или боюсь окончательно завязнуть во времени-песке. Просто так надо поступить. Сил на бессмысленные попытки действовать вопреки не осталось совершенно.

Мы с Тео шли, взявшись за руки; мимо проплывали миры и вселенные, полупрозрачные, призрачные. Мы сейчас были вне их… Точнее, назвавшийся Богом никогда им не принадлежал, я же «выпала» из реальности лишь благодаря его прихоти.

— Знаешь ли ты, Тереза, что я и такие, как я, лгать не умеем?

— «Я соврал только однажды в жизни — сейчас», — усмехнулась я. Поводов верить странному созданию не было. Он слишком могуществен, чтобы иметь повод для честности, и слишком жесток, чтобы говорить правду просто так.

Тео улыбнулся в ответ краешком губ, будто счел мой сарказм по-настоящему забавным.

— Верь не верь, но это так. Ложь — дар исключительно человеческий. Зато мы — мастера недомолвок, искусно ускользаем от ответа, подбираем двусмысленные формулировки, когда того требуют обстоятельства… Поэтому, хочешь я расскажу тебе сказку?

Я пожала плечами: что ж сказка так сказка. Спешить нам, так понимаю, некуда.

— Это не сказка даже, скорее легенда, — начал он. — Только, умоляю, не спрашивай, сколько в ней правды, а сколько — вымысла. Я и сам не знаю ответа.

Есть легенда о Великом Ребенке, которая известна во всех временах и мирах, только в каждом — по-своему. Как и все дети, он любил играть, однако игрушки имел очень необычные. Главным развлечением была Его сила мысли, подчиняясь воображению, она создавала мириады миров, прекрасных и суровых, больших и маленьких — но было у них нечто общее, каждый был пуст. И в отрезок вечности, который можно назвать словом «однажды», Ребенок осознал свое одиночество. Он погрузился в тоску, и ничто больше не радовало: ни старые миры, заброшенные и забытые, ни сотворение новых.

Тогда Ребенок лег спать, чтобы отвлечься в мире сновидений от своей печали. Приснилось Ему, что он пришел в один из своих миров и увидел там множество других детей. Сначала они играли и веселились вместе, а потом юные лица превратились в злобные мордочки… Дети окружили великого ребенка, набросились на него и убили.

Он очнулся от первого во вселенной кошмара, в смятении, но без страха. Ведь Ребенок был еще и очень мудр и знал: то, что должно свершиться — свершится, так или иначе. Вернулся к своим мирам и отыскал среди них тот самый, что видел во сне. Небольшой голубоватый шарик не был самым красивым иди самым суровым, он ничем не выделялся среди остальных. Как и в тысячах других миров, его поверхность покрывали леса, океаны и пустыни. Так же, как и остальные, был он пуст и безжизнен.

Ребенок подумал и в первую очередь сотворил птиц. Ведь как и все дети, что еще не разучились этого делать, он любил летать и вручил своим первым детищам этот дар. Потом он создал рыб, свободных в морских глубинах и беспомощных на суше и зверей, быстроногих и медлительных, разбежавшихся и расползшихся по земле. И в самую последнюю очередь, вспомнив свой сон, пустил Ребенок в мир других детей, похожих на себя и наделили их даром свободы.

Сначала новый населенный мир захватил Ребенка и он мог просиживать в наблюдении над ним вечность за вечностью. Но постепенно и эта игрушка приелась ему и, рассыпав над землей, птицами, рыбами, зверями и людьми горсть пыли-времени, он ушел к другим планетам.

Он создавал обитателей и для них, причудливых и непохожих на жителей первого мира, вот только даже в игре фантазии мысленно возвращался вновь и вновь к оставленным без присмотра детям. Решившись навестить их, он вновь спустился на землю… и ужаснулся увиденному. Детей стало гораздо меньше, вместо них появились странные существа — похожие на прежних, но какие-то вытянутые, с усталыми измученными лицами. Кожа некоторых напоминала сухой лист, а в глазах застыло пустое бессмысленное выражение. Многие дети плакали, и сердце Великого Ребенка сжалось от боли и сострадания. Понял он, что создал слишком хрупких созданий, что пыль времени разрушает их. Так закончилось царство вечного детства и начался удел человеческий. Так в миры пришли сестры Сна — Старость и Смерть, а великий Ребенок познал скорбь вместе со своими творениями.