Виталий Романов - Смерть особого назначения

Он знал!!! Непонятно, непостижимо как, но он знал! Кирилл обращался к своему будущему малышу, и она, мать, не могла не почувствовать эту нежную, ни с чем не сравнимую волну любви. К горлу подкатил комок...

Затем все оборвалось – резко, разом. Тогда вдруг захотелось кричать от боли, от обиды, отчаяния. Кричать, биться в истерике, умолять небо, богов, кого угодно, чтобы исправили то, что случилось. Повернули историю в другое русло. Изменили линии судьбы. Спасли.

Горячая нежная волна резко оборвалась, и Катрин в ту же секунду поняла: Кирилла больше нет. Нет и никогда не будет.

Когда все это произошло, как раз начиналась ее смена в госпитале. Уилсон только-только добралась от дома до амбулаторного комплекса, начала переодеваться, натянула халат. А потом без сил опустилась на стул и долго сидела, остекленев, тупо глядя перед собой.

Кирилла больше нет. Она знала это абсолютно точно. Перед смертью он через пространство дотянулся до своего ребенка, видимо, что-то хотел сказать на прощанье. И все. Теперь – точно все...

Она забыла и про смену, и про больных. Долго-долго сидела на стуле, бессмысленно уставившись в пустоту. Ничего не видела вокруг. Как ни странно, не было ни слез, ни истерики. Быть может, если бы удалось заплакать, стало бы легче. Легче?

Она смотрела перед собой, но ничего не различала. Внутри не было ни мыслей, ни эмоций, ни желаний. Только пустота. Бесконечная пустота...

Прошли тысячи лет, прежде чем она смогла найти в себе силы, чтобы подняться со стула. Механически, не понимая, что делает, застегнула пуговицы халата, вышла из ординаторской.

…Катрин кого-то осматривала, давала советы, выслушивала чужие просьбы и проблемы, но все это происходило не с ней. Если бы кто-то спросил: о чем она только что говорила и с кем, Уилсон не услышала бы вопроса. А если бы услышала, то не смогла бы ответить.

День шел где-то за тонкой стеклянной перегородкой, отделившей Катрин от всего внешнего мира. Внутри остались только она, малыш и гибель Кирилла. Снаружи – оживившиеся пациенты госпиталя, радостные коллеги. Пятый флот адмирала Борисова расчленил вражескую группировку, и теперь ударные корабли проводили тотальную зачистку Угольного Мешка, в то время как мобильные группы ликвидации сопровождали уцелевшие звездолеты фринов, не позволяли им оторваться от погони, уйти безнаказанными.

Все это ничуть не волновало Катрин. За общую радость, за эту победу заплатили неправильную, невероятно высокую цену.

Кирилла больше нет. Наверное, Катрин Уилсон была одной из немногих на Рапиде, кто ненавидел адмирала Борисова и генерал-лейтенанта Кравца. Наверное, все остальные считали героем командующего пятым флотом. Но он отдал за победу несоразмерную плату, и Катрин не смогла бы такое простить. Никогда.

А потом начальник реанимационного отделения в присутствии Кэт сказал о том, что с Саванга возвращается спецназ. «Ниагара» везет Руди Вебера на Рапиду.

Тут-то Катрин и выпустила из рук стеклянную емкость, без сил опустившись на стул. Второй удар, конечно, не был сильнее первого, но в глазах потемнело. Кирилл погиб, а Вебер возвращается. С этой минуты Катрин не могла думать ни о чем другом. Несправедливо. Вдвойне несправедливо. Вебер, ударивший Соболевского кулаком в лицо, вернется, будет вместе со всеми радоваться победе над фринами, а Кирилл никогда не увидит своего ребенка...

Ненависть к адмиралу Борисову отошла на второй план, теперь Катрин знала имя другого человека, которого ненавидела еще сильнее. Позабыв обо всем, она оставила госпиталь и пациентов, бросилась из здания наружу, побежала в сторону посадочного поля, прямо так – в белом халате. Она хотела, она должна была выкрикнуть в лицо Веберу все, что о нем думает! Только так!

Злоба и ярость поглотили все остальное, даже на время отогнали пустоту, казалось бы, прочно поселившуюся внутри.

...К посадке транспортного корабля девушка не успела: судно опустилось на дальней площадке, до которой от госпиталя за пять минут не домчишься. Когда запыхавшаяся, с красными от гнева щеками Катрин подбежала к нужному сектору космодрома, группа солдат уже выбралась из клетушки лифта.

Уилсон не знала никого из прибывших, кроме единственного. Вебера она разглядела не сразу, хоть он отличался от всех прочих – шел без оружия, в центре живого кольца, какой-то похудевший, черный. Шел и смотрел себе под ноги, а солдаты «Ниагары» двигались вокруг него, держа наготове лазерные автоматы. Так, словно охраняли Вебера. От кого?! От нее?! От Катрин?!

Уилсон было совершенно безразлично, сколько спецназовцев с оружием находятся между нею и Вебером. Она прибежала, чтобы выплеснуть в лицо негодяю ярость и презрение. Чтобы он запомнил это навсегда! Чтобы не мог жить спокойно и радоваться любому новому дню! Она желала отомстить. За себя! За Кирилла! За ребенка!

– Скотина! Эгоистичное животное! – Она легко прорвалась к Веберу через цепочку охранников, потому что солдаты из «Ниагары» на девушку не смотрели, почему-то повернули головы внутрь кольца, косились на Вебера. – Ты всегда слышал только себя! Скотина! Ненавижу! Господи, как я тебя ненавижу!!!

Стражи замерли – хрупкая, миниатюрная девушка в белом халате налетела на выжившего бойца «Каракурта», – а они стояли по сторонам, не зная, как действовать.

– Ненавижу тебя! Ненавижу! Если б ты не бросился на Кирилла с кулаками, сейчас все было бы по-другому! Ты!!! Ты виноват в том, что его отправили в полет! Ты! Ты виноват, что он не вернулся! Ненавижу тебя, животное! Ненавижу!!!

И тут вдруг пришли слезы, которых долго не было. Они словно пробили какую-то внутреннюю плотину – медленно точили высокую каменную стену, но в конце концов проделали в ней брешь, и страшный поток хлынул, сметая все на пути.

Дальнейшее происходило словно в бреду. Рыдавшую Катрин аккуратно оттащили от Вебера, а он стоял, не сказав в ответ ни слова, только глядел перед собой. Он не видел Уилсон, точно не видел. Он смотрел сквозь нее, и его глаза были какими-то странными. Странными и страшными. Это Катрин успела разглядеть, прежде чем вокруг неподвижного Руди Вебера сомкнулось кольцо спецназовцев «Ниагары».

Потом маленький караван двинулся вперед, в сторону госпиталя, а она осталась рыдать на плече у одного из офицеров. Даже не знала, кого именно, – просто ткнулась лицом в пятнистую куртку и плакала отчаянно, горько, безутешно. Словно это что-то могло изменить.

...Очнулась на скамейке только тогда, когда ее в третий раз позвали по имени. Убрала ладони от лица, подняла красные распухшие веки. Рядом стоял Ральф Шнитке, начальник госпиталя.

– Доктор Уилсон! Катрин! – терпеливо и мягко повторил он. – Пожалуйста, прошу вас, пройдемте со мной. Одному из пациентов необходима помощь. Возможно, потребуется ваша консультация...