Александр Грог - Время Пасьянсов

   Мысли Косей были просты и неинтересны...

   Перекусили бутербродами, обернутыми в вощеную бумагу. На каждого пришлось по два, а Бригадиру четыре. Все по правилам: офицерский доппоек на боевых. Бригадир периодически - под настрой - косил под офицера и заводил соответствующие порядки (о которых имел смутное представление). Нудный Кося жевал, стараясь уберечь распухший язык, и, с трудом выговаривая слова, обещал, как вернуться, отвертеть у злобной машины все колеса. За что заработал еще одного тумака - ведь не приехали же!

   Кося-Чмыхало, нудный-нудный, а за шофера теперь. Казалось, тут не поболтаешь, а какое-то время умудрялся. Ему вообще-то в багажнике положено сидеть - так сюда добирались, теснились - амуниции много, мог бы оценить повышение, но не способен. Старательный, но недалекий, как все Коси, еще и нетерпеливый, заводной по пустякам. За паскудность характера, чаще всех приходилось довольствоваться багажником... Но случай и шельму метит - прикусил язык, когда под горкой на дурной прямой, решил прибавить газку, да на откуда-то взявшихся кочках, всех так перетрясло внутри, словно это большой ребенок, вдруг, схватил машину в ручонки и принялся ее выколачивать. Давно Бригадир так не матерился. Дергачу разбередило рану, повязка пропиталась кровью, и у пленника на заднем сиденье подозрительно шевелились ноздри.

   Так всегда - морока, и не только. Держал не лучших, не самых понятливых, а тех, кто не переспрашивает - сделает, как велено - мог позволить недоумков. Хвостов ждать не приходилось, машина защищенная, можно переночевать. В выселках убивали не потому, что те доходяги представляли какую-то опасность, а по давней привычке, не оставлять, кто, при случае, сможет опознать. Потому почти и не было дурных случаев. Потому и ходили за Бригадиром, что удачлив, очередь была нешуточная. Опять и с вывертком повезло...

   Постепенно угомонились, устроились...

   Пока спали, прилипла к запотевшему стеклу нежить - подпитаться чужими снами, но тот, что в мешке, повел бровями, отпала. А, может, потому отпала, что бригадир спросонья ткнул ей в харю святым кукишем? Даже не пришлось снимать наперсток с большого пальца, демонстрировать лак на ногте. Лака, по совести, осталось не много, как не берегся, выкрошился по краю. Зато был он самый, что ни на есть, правильный - снятый со старых образов, в уместной к подобным делам концентрации - не один к пятидесяти, как торгуют всякие шаромыжники с левыми лицензиями, а самый, что ни на есть, классический - один к трем! Бригадир своим ногтем гордился.

   Упал славный кислотный дождик, из-за чего должны были полезть грибы, не требующие маринада. Остаток ночи прошел скучно - словно на кладбище, когда-то попавшем под разнарядку за неуплату налогов. С умом отделанная машина, наконец-то, вписалась в ландшафт, и больше не рассматривалась обителями как нечто инородное. Упокойная ночь, осенняя - вырви глаз.

   И только, уж совсем под утро, приходил фантом, родившийся на запрошлую грозу, качнул машину, но никто даже не проснулся. Фантом обиделся за невнимание и хлопнул, рассыпался искорками. Он был молодым, еще пройдет не одна гроза, прежде чем придет злое осознание своей никчемности, познает такое понятие как "зависть", и оно станет смыслом всего его существования. Зависть ко всему, что без всякого усилия имеет массу, способно касаться всех предметов, передвигать их и, вероятно, еще много чего, что оставалось ему неизвестным и завлекательным. Но, рассыпаясь, он постарался принести максимальные неприятности тем, кто находился внутри.

   Выверток уже знал, что будет утром...

   ...поутру они так и не сдернут машины - сначала, как назло, будут ломаться слеги, потом окончательно сдохнет движок, и выпрыгнувшая железка воткнется в глаз тому, что сейчас похрапывает на переднем сиденье и воображает себя водителем. Тот, что сопит рядом, как сообразит, что придется добираться пешком по местам злым, непривычным, закатит истерику, будет срывать с машины защитные образки и лепить на свой плащ. Собственным корявым словом резать уши, будто ножом, но не смыслом, а звуком, писклявостью, словно резиной натирают стекло. Рана у него опять откроется. Бригадир... вот с ним не все так просто. Надо подобрать нечто вкусненькое, неторопливое...

   - Да, - подумал, - именно так, удачный расклад.

   ГЛЮКОЛОВ

   Нет! Последнее окно случайное. Это откуда-то не с той оперы. Это хуже, чем Желтый контракт, а уж хуже его, на мой взгляд, мало что может быть!

   Хуже него только то, когда я сам себя теряю. Вот, как давеча...

   - Что ты помнишь о дне, когда тебя вербанул наш отдел?

   - Да все помню! - говорю, - Что я крейзи какой-нибудь?

   - А сосед?

   - Что за сосед?

   - Ивыч?

   Недоумеваю.

   - Это что за дерево?

   - Ладно - забудь! Сестренка?

   Удивляюсь ей - с катушек, что ли, съехала? Какая может быть сестренка, если мамаши нет, и все мы - весь наш интернат интерсекционники! Нас сюда из разгромленной лаборатории переслали! Скажет тоже! Мы даже не с того места рождены, что остальные... у нас свой статус.

   Смотрю - хорошая у нее машинка. Трехзарядка! Такие недавно стали делать. Говорят, скоро такими линейных стрелков Свалки будут вооружать. В мою же "личку" пока следующий патрон впихнешь...

   Потом вдруг - бац! И словно мозги другие, словно это опять я - только другой - прежний. Вот попадалово!

   Лариска успокаивает. Но лучше бы не успокаивала так. Нельзя же так пугать!

   - Бывают такие, что растворяются глюколовы - привязки к собственному "я", миру и времени больше не имеют. Вроде тех ваших тировских тузов, про которых вы только шепотом. Научись отстраняться, а то херово будет. Он - это "он", а ты сам по себе. Когда отожествляешься, конечно, видишь лучше, но тогда каждая болячка тоже твоя. И не только болячка, но и пуля. Почему, думаешь, среди глюколовов такие потери? От того, что увлеклись, туда пытаются заглянуть, то выглючить, что им не предназначается. "Чужая проходка"! Понял?

   "Истина - это горошина в игре в наперстки..." Ивыч любит огорошить. Но подозреваю, что на этот счет у него собственных мыслей не осталось - только книжные. Я дремлю и его вижу. Сейчас он еще жив. Его здесь только через два дня убьют. А в другом месте он меня не узнает. Позвать бы, поговорить о том, о чем недоговорили. Раньше тоже такие мыслишки проскальзывали, только откладывал все время. С чего звать? Сосед, он и есть сосед. Он такой. Сразу знаешь, о ком речь идет. Он не только для меня сосед. Он для всех сосед. Прозвище такое. Сосед Ивыч. А я - джокер... всего лишь. Это потому, что единственный из нашей кодлы в люди выбился, и с рук мне это сошло - отпустили. Тоже благодаря соседу. Когда выписку намеривались сделать (а после таких выписок мало кто выживает), он встрял, целую речь толкнул. Так меня буквально делегировали после этого, гордились даже. И сейчас гордятся. Я стрелок с божьей, а еще больше с собственной помощью. Но все это благодаря ему - Ивычу, которого убьют.