Евгений Прошкин - Смертники

— Да-а… — протянул Камень. — С такой харей я бы тоже стеснялся.

— Помогите мне встать, — не размыкая век попросил Олег и наугад протянул руку.

— Разучилась пить молодежь, — вздохнул Бодун.

Когда Гарину помогли подняться, он не сразу встал на ноги, а вначале отполз на четвереньках подальше от мертвых снорков и их фрагментов, подальше от запаха тухлой рыбы и свежей рвоты. Только после этого он открыл глаза и медленно встал.

— О! А я думал, он тебя укусил, и ты сам в снорка превратился, — обрадовался Митрич. — Противогаз примерить не тянет?

— Кончай десны сушить, — урезонил товарища Бодун и подошел к Олегу. — Кроме шуток, открытые раны есть?

Гарин осмотрел себя — от промокших штанин, перепачканных в каком-то иле, до грязных ладоней — и покачал головой:

— Вроде нет.

— Вот и хорошо. А самолюбие до свадьбы заживет. — Бодун хлопнул Олега по спине и шагнул к Камню. — Ну а ты как? Что с рукой?

— Да ерунда. — Камень показал левое запястье, опоясанное багровой полосой содранной кожи.

— Ого! Все-таки оцарапала тварь когтистая?

— Да нет, это я раньше. Когда из вертолета вылезал.

— А-а, бывает. Давай-ка на всякий случай привьемся. — Сталкер достал одноразовый инъектор. — Столбняк — не стояк, рукоблудием не лечится. Рукав закатай повыше.

— Я сам, — сказал Камень.

— Ну, держи.

Бодун, наблюдавший, как уголовник впрыскивает под кожу противостолбнячную сыворотку, уважительно кивнул.

Заметив его интерес, Камень усмехнулся:

— Я не наркоман. Медбратом работал. — Он ненадолго задумался. — В позапрошлой жизни.

— О, парни, стриптиз! — подал голос Митрич. — Жаль, музыки нет.

Камень и Бодун обернулись.

Гарин, стоя босыми ступнями на пне, с остервенением стаскивал с себя джинсы. Снятый свитер бесформенной тряпкой валялся в луже неподалеку. Олег не ответил на шутку Митрича. Он вообще ни на что не обращал внимания. Взгляд Гарина был направлен на то место, где еще недавно находился вертолет, а теперь осталась одна только лопасть, торчавшая из воды под углом, как рука утопленника, окоченевшая в безнадежном ожидании помощи. Покончив с джинсами, Олег задрал край футболки и понюхал его. Футболка тоже была влажной, но от нее по крайней мере не воняло тухлой рыбой, поэтому футболку Гарин решил оставить. Он быстро натянул куртку и брюки, выданные Камнем. Куртка оказалась как раз, а вот штанины были сантиметров на семь длинней, чем нужно, поэтому Олег дважды подвернул их снизу. Затем он присел на пень и в задумчивости уставился на свои ботинки, низкие и мягкие. Они годились для неспешных прогулок по асфальту, но для марш-броска по пересеченной болотистой местности предпочтительней были бы резиновые сапоги до колен или армейские ботинки вроде тех, что носили сталкеры. Однако выбора не было. Олег вздохнул и вылил из обуви мутную воду. Потом с отвращением отжал носки.

— В большом рюкзаке в боковом отделении есть несколько новых пар, — сказал Камень. — Можешь взять одну.

Олег кивнул благодарно, но ничего не сказал.

Прежде чем навсегда распрощаться с джинсами, Гарин проверил карманы. Кошелек, связка ключей и промокший проездной на автобус. Проездной Олег выбросил сразу, а ключи вместе с кошельком переложил в карманы брюк.

— Ну что, все готовы? — спросил Бодун. — Тогда давайте двигать отсюда, пока падальщики не набежали. Я иду первым, за мной — Камень, потом — студент. Митрич — замыкающий. Идем след в след, дистанция три метра, не разговариваем. Поднимаю руку — значит стой. Не «стой, раз-два», а останавливаемся сразу. Все ясно?

— Ага. — Камень сунул Гарину в руки рюкзак. — Держи, это твой. И автомат не забудь.

— Вперед, бродяги! — скомандовал Бодун.

Он развернулся спиной к болоту, на поверхности которого не осталось и следа от недавнего крушения вертолета, и спустя мгновение скрылся в подлеске. Следом за ним быстрым шагом двинулся Камень. «Чересчур быстрым», — подумал Гарин, которому пришлось на ходу подтягивать лямки рюкзака.

Они успели пройти от силы метров двадцать, когда на покинутой опушке послышалась возня, тонкий суетливый писк и отвратительное похрустывание. Олег хотел было обернуться, но тут же получил автоматным прикладом в плечо — не больно, но обидно.

— Чего встал? Вперед! — прошипел Митрич.

Проглотив ругательство, Гарин прибавил шаг.

Держать дистанцию и ступать след в след оказалось непросто. Камень шагал слишком широко. Его черную фигуру было видно намного лучше, чем сливавшийся с растительностью маскхалат сталкера. Мелкий дождь, перешедший в морось, в лесу почти не беспокоил, зато туман, кажется, сгустился еще сильней, он обволакивал кустарники и клубился в овражках.

Вопросы о том, кто такой Пух и зачем он понадобился Камню, вылетели у Гарина из головы уже через пять минут похода. Остался только быстрый шаг, спина впереди идущего, хлещущие по плечам ветки и опасение запнуться о поваленное дерево или торчащий из земли корень. Еще страшнее было остаться одному в этом лесу. Олег уже видел, на что способна группа снорков, а из курса подготовки он знал, что это далеко не самые опасные обитатели Зоны.

Гарин вздрогнул, когда совсем рядом, низко над головой, каркнула ворона. Ей ответила вторая. А потом откуда-то слева донесся тонкий пронзительный плач. Так могла бы кричать пожилая женщина, у которой хулиганы выхватили сумку с пенсией. Насыщенный водяными парами воздух мог как угодно искажать звуковые волны, но Олег был уверен, что до источника звука никак не меньше полукилометра. Поэтому он не сбавил шаг, тем более что и Камень, и идущий первым Бодун никак не отреагировали на «старушечий» плач. Только Митрич пробормотал себе под нос то ли молитву, то ли очередную шутку:

— Прибрал господь псевдоплоть…

Группа двигалась с постоянной скоростью, темп сбавляли только дважды. В первый раз — у черной березы.

Гарин упустил момент, когда Бодун дал команду к остановке. Он не налетел на Камня, трехметровая дистанция уберегла, но и не замер на месте, как того требовал ведущий. Армейское «стой, раз-два» в случае Олега растянулось на «стой, раз-два-три… да стой же ты!» и закончилось еще одним чувствительным тычком под ребра.

— Велено было остановиться, — пояснил Митрич, но сказал это спокойно, не зло, почти лениво, из чего Гарин заключил, что опасность не смертельна.

— О, смотри! — Камень направил дуло автомата на стоявшее впереди дерево. — Черная береза.

Строго говоря, она даже не была черной. Это скорее напоминало негатив березы: черный ствол и белые полоски. Впечатление эта фотография производила гнетущее. Если дерево почернело от пожара, то начался и закончился он на этой березе, не перекинувшись даже на пучки засохшей травы у ее корней. Если же это произошло от удара молнии, то он был достаточно сильным, чтобы стряхнуть с веток всю листву, которая зеленым ковром устилала землю вокруг. Листья облетели, а сережки остались. Поникшие кисти мелких черных цветов свисали с ветвей, как разваренные в чернилах макароны. Некоторые достигали полуметра в длину. Почти все шевелились. Они покачивались из стороны в сторону, плавно изгибались, закручивались кольцами. Как змеи. Или как дождевые черви.