Илья Бердников - Вояж Проходимца

Так, механические часы (выбранные во все том же ориентированном на мужчин магазинчике) — на руку. Цифровой плеер — в карман (послушаю музычку, пока будет возможность, да и книги в электронном варианте можно будет с экрана почитать). Диск рации — в сторону, туда же многофункциональный браслет шебекского производства. Тактические очки — тоже в сторону, не будут они там работать, хотя… суну во внутренний карман куртки — авось пригодятся.

«Кото-хи»…

Я покачал на ладони рукоять «кинжала», полюбовался на отточенные формы опасной игрушки, не удержался — сдвинул выпуклый узор в виде металлического цветка на гарде немного вверх и еще раз насладился зрелищем льдисто-светящегося, словно бы отлитого из мутного стекла лезвия, что с тихим шорохом выползло из рукояти. Всякий раз, когда я так делал, мне непременно хотелось опробовать «кинжал» на каких-нибудь находившихся рядом предметах. Я знал, что полупрозрачное лезвие, бывшее почти в три раза длиннее скрывавшей его рукояти, является, скорее всего, какой-то полевой структурой и режет, словно мягкую глину или масло, даже гранит и закаленную сталь, но… попробовать каждый раз хотелось.

С трудом удержавшись от искушения и оставив в целости все предметы в номере, я загнал лезвие в рукоять, убрал рукоять в чешуйчатые ножны и решительно сунул «Кото-хи» в один из отсеков рюкзака. Кто знает, вдруг он будет работать и в «обесточенном» пространстве?

Последним предметом, оставшимся возле меня на диване, был небольшой кулон на изящной цепочке. Выполненный из светлого металла, он был похож на распустившуюся розу или, скорее, на цветок сакуры. Подняв кулон на ладони, я погладил цветок пальцами другой руки. Замер, прислушиваясь к ощущениям…

И надел цепочку с кулоном на шею.

Этот кулон был единственным напоминанием о человеке, который оказался дорог для меня, но исчез, оставив лишь этот кулон и воспоминания с оттенком грусти.

Мы не нашли себя на родине. Мы были людьми, вырвавшимися на Дорогу с желанием изменить судьбу, добиться чего-то и вернуться обратно, в свой привычный мир, но вернуться уже с новым статусом, с новой ролью. Вернуться на более высокую позицию.

У меня это не вышло: Дорога для Проходимца, человека, что может проходить по ней из мира в мир, оказалась чем-то вроде наркотика, странной привязанности, что подобна морю, не отпускающему от себя моряка. И хоть клянет моряк море, когда судно треплется в безумной болтанке шторма, и хоть мечтает он о береге, проводя месяцы среди волн, но, когда оказывается он на земле, через какое-то время море снова находит моряка, являясь ему во снах, завлекая своей таинственной непостоянностью, и шепчет, шепчет, шепчет в просоленные уши: «Помнишь ли крики чаек? Помнишь ли шум прибоя и аромат свежего бриза? Помнишь ли великолепие красок рассветов и закатов над моим необъятным телом? Помнишь ли, моряк, о нашей с тобою любви?»

Не выдержит моряк, сдастся. Несмотря на весь покой и твердость жизни на суше, несмотря на уговоры близких и родных… сбежит моряк к морю, как к любимой, хоть и опасной женщине, встанет широко расставленными ногами на качающуюся палубу, вдохнет запах водорослей и соли полной грудью…

И тогда только почувствует, что абсолютно счастлив.

Вот и я, как моряк к морю, стремлюсь снова к встрече с Дорогой, чтобы еще раз увидеть, как струится ее грязно-оранжевое полотно под колесами транспорта, как извиваются дымные струи межпространственного Перехода и как распахивается широта нового мира за ним.

Тынь-тирлинь-ти-тынь!

Я очнулся, поднял голову к окну. Часы на городской ратуше Александрийска сыграли свою колокольную мелодию и пошли густо и весомо отбивать единицы времени. Донн… донн… донн… донн…

Уже четыре часа пополудни, а мне следовало в пять быть на месте отправки транспорта! Замешкался что-то, совсем замечтался…

Я решительно встал, оглядел внимательно уютный номер, чтобы убедиться, что взял все необходимое. Свистнул Маню.

Зашевелился плед на кровати, из-под него показался черный усатый нос, блеснули сонные глазенки. Гивера лениво спрыгнула на пол, весь ее вид говорил: «Ну чего будишь: по делу или как?»

— Давай отправляться, Манька, — я потрепал куницеподобное создание по крепкой холке. — Дорога зовет!

Гивера ткнулась носом в мою руку — поприветствовала, — а затем с удовольствием зевнула, отчего ее довольно симпатичная мордочка словно раскололась до самой шеи, открывая несколько рядов голубоватых конических зубов и загнутый в зевке язык. Этакий пушистый акуленыш.

Вообще, в мирах Дороги гиверы считались очень опасными созданиями, их боялись, про них ходили легенды — мол, умеют самостоятельно переходить из мира в мир, похищают детей, способны становиться бесплотными и проникать в любое место, так что не скроешься, как ни старайся, от их голубых зубов, что прогрызают даже закаленную сталь…

На все эти байки я, как человек, с которым одна из гивер почему-то решила общаться и сопровождать в скитаниях по мирам, мог сказать так: гиверы довольно общительны, преданы тем, кого считают своей стаей, и очень любят покушать.

За последнее время Маня довольно-таки подросла и теперь по размерам приближалась к собаке средних размеров. Я даже беспокоиться начал, что она вымахает настолько, что станет невозможно с ней везде ходить, но кое-какая информация о гиверах, раскопанная мной у барона Хейфнера, успокоила меня.

Барон Хейфнер, граф Сивицкий, мой неожиданный друг среди знати Нового Света, живо интересовался моей особой и моими приключениями, улаживал вопросы по покупке имения для меня и, как оказалось, являлся членом элитного охотничьего клуба. Он-то и поведал мне, ссылаясь на «сведения из надежных источников», что Манька практически достигла своих взрослых размеров, и мне не угрожало превращение милой зверушки в целого «медведя». Все это было хорошо, но я почему-то не был склонен считать охотничьи байки «надежными источниками», так что некоторые опасения у меня все же остались.

Сладко потянувшись, гивера тут же сунулась к рюкзаку, пытаясь на нюх определить наличие притаившейся в нем еды, но я подхватил рюкзак и забросил его за плечи. Маня равнодушно и презрительно фыркнула, после чего направилась к дверям номера, покачивая пушистым хвостом. Гордости у нее было — хоть отбавляй.

Когда я спустился в холл гостиницы и подошел к стойке администратора, чтобы сдать ключ от номера, ко мне обратился молодой человек в бордовой гвардейской форме.

— Господин Мызин? — сказал он скорее утверждающе. — Капитан Чаушев просит вас нанести ему визит перед отъездом. Машина ждет у крыльца, пройдемте, пожалуйста.