Дмитрий Самохин - У смерти твои глаза

– А у меня по такому случаю и пиво найдется, – обрадовался я.

Боевиков мы решили не поить. Им трезвость ума может жизнь спасти. А сами наполнили кружки. Моим юбилейным сортом. Вот и прошла моя новинка дегустацию. Признаться честно, пивом остались довольны, как Дубай, который одним залпом проглотил пол‑литра и потребовал добавки, так и Кубинец, что цедил хмельной напиток сквозь зубы по капле в полчаса.

Операцию мы назначили на три часа ночи. В одиннадцать часов Дубай прошел по всем комнатам особняка и объявил отбой до двух ночи. Бойцы его послушались и улеглись спать. В результате наш дом стал напоминать дешевую ночлежку, где в один номер селили по пять человек.

Я, Кубинец и Стеблин заперлись в кабинете на втором этаже и, обложившись оружием, улеглись. Я на диван. Кубинец на пол, а Стеблин разложил одно из кресел. Но сон никак не желал посетить нас. А какой тут может быть сон, если тело и разум жаждали действия. Я ворочался с боку на бок, старался не шуметь, пока не заметил, что Гонза лежит с открытыми глазами и созерцает лепнину на потолке.

– Не спится? – прошептал я.

– Даг, у нас ведь никогда еще не было дела такого уровня, – поделился впечатлением Кубинец.

– Точно. Не было, – согласился я.

– Нам бы его не провалить. Ведь страшно подумать, город спасаем.

– Брось. Все по высшему разряду пройдет, – пообещал я.

– А что ты шепчешь?

– Так Ираклий спит.

– Серьезно?

Гонза удивился. Он приподнялся на локтях и заглянул в кресло.

– Точно. Спит. Как в гробу, – констатировал увиденное Кубинец.

– Тьфу ты, – сплюнул я. – Скажешь, что тошно становится.

– А как он заснуть может, когда впереди такое? – задал резонный вопрос Гонза. – Я вот лежу и думаю. Жизнь вспоминаю. Что сделал, что не успел. А он дрыхнет. – В его голосе читалась зависть.

– Ты что, помирать собрался? – возмутился я.

– Это уж как Господь решит. А вообще‑то я готов. Давно уже готов.

– Слушай, Кубинец, ты, часом, лихорадку не подхватил или грибов переел? Мы же герои, а герои не погибают.

– Примета есть. Наша, армейская. Если человек накануне операции сумел заснуть крепко и сразу, утром его черед с костлявой в прятки играть.

– Кубинец, ты явно сегодня не в духе. Поспи, что ли, может, пройдет. Все равно скоро в путь.

Я перевернулся на другой бок, смежил глаза и провалился в сон, как в черную дыру.

Разбудил меня Ираклий. Он стоял, склонившись надо мной, и тряс за плечо.

– Что? Время? – спросил я, протирая глаза.

– Самое то.

Я поднялся, сел на диване, поежился и минуту сидел, пытаясь прийти в себя. Но черная дыра сна не желала меня отпускать. Я, как в тумане, увидел, что постсль Кубинца пустовала. Его лежбище на полу было прибрано.

– А где Гонза? – поинтересовался я.

– В покер внизу с братками играет. Нашлась компания, страдающая бессонницей. Вот они и разложились.

– Ладно, сейчас спущусь, – пообещал я.

Ираклий понял намек и удалился.

Я поднялся с дивана, подошел к зеркалу и привел себя в порядок. Поправил рубашку, накинул пиджак на плечи, хотел было повязать галстук, да передумал. Зачем мне галстук в лесу?

На минуту я присел за письменный стол, чтобы собраться с мыслями и окончательно проснуться. Мой взгляд остановился на фотографии Ангелины, и нахлынули воспоминания, пробуждая притаившуюся в глубине души боль. Ненависть и злоба переполняли меня. Даже слезу пустил. Скупую. Мужскую. Вспомнил я и Татьяну, но это воспоминание дрейфовало где‑то на периферии сознания. Я чувствовал, что Таня что‑то значит для меня. Но что? Вот в чем вопрос. Я не мог разобраться в этой сложной для меня теме. Может, со временем. А Таня даже не имела представления, кто я такой по‑настоящему. Она не видела моего истинного лица. Я задумался, почему не попытался встретиться с ней в свободное время. Ведь несколько раз брал в руку трубку и даже набирал номер, но в последний момент бросал, отступал, прятался. Я посмотрел на фотографию Ангелины и попросил у нее прощения. Жизнь‑то продолжается. Я решил, что после операции на дамбе, если останусь жив и все пройдет благополучно, я встречусь с Татьяной и попытаюсь ей все объяснить.

В холле было не протолкнуться. Бойцы сидели на стульях, на полу и пили дымящийся кофе. Я протиснулся между ними и вошел в кабинет. Там Дубай нервно зажал в ладони карты и хмурился. Кубинец же напротив улыбался и поддразнивал Ваню.

– Не боись, не на жизнь же играем. Подумаешь, пять штук оставишь мне. Какая разница. Качели тебе еще отслюнявит.

Дубай злился. Чувствовалось, что проигрывает.

Я хлопнул дверью, отвлекая игроков.

Гонза приветствовал меня. Ваня же не обратил на мое явление никакого внимания. Он был погружен в искания, как при столь дерьмовом раскладе сделать партию.

Партию он не сделал. Проиграл вчистую. Выложил Кубинцу пять тысяч и отшвырнул карты.

– Выступаем.

Ночь выдалась морозной. Градусов пять от силы. Холодно, аж зубы ломило. Чтоб тебя. Хорошо, что пальто надел, а то бы окоченел еще до перестрелки.

Бойцы рассыпались по двум вместительным катерам и затаились до команды отплытия. Я направился было к нашему катеру, но Ваня остановил меня:

– Забыл сказать. Качели делает тебе подарок. Он указал рукой на «икар», пришвартованный напротив наших дверей.

– Бери и владей. Надеюсь, не откажешь в проезде.

– О чем разговор!

Мы взошли на борт. Отличная посудина – «икар»! Теперь я понимал ту часть дубаевского плана, где говорилось об ударе с воды. Мы хранили молчание, точно роботы или зомби. Ни тени улыбки или проявления эмоций. Мы были готовы к любому исходу.

Я занял капитанское кресло, взял в руки штурвал. Дубай сел рядом на место штурмана. Он включил рацию и объявил:

– Отчаливаем.

Колонна катеров, возглавляемая «икаром», оторвалась от причала и вышла в открытую воду. Путь до дамбы занял полчаса. Мы летели, а не плыли. При нашем появлении патрульные катера ДПС прятались в тупиках и проулках. Никто бы не решился нас остановить.

Возле дамбы мы сбросили скорость и малым ходом добрались до места десантирования. Я отключил двигатель и оставил «икар» качаться на волнах, пока бойцы высаживались в лес. Вскоре пустые катера остались возле берега, зафиксированные причальными механизмами. Через минуту после того, как последний боец скрылся в мокром лесу, Дубай скомандовал:

– Малым ходом к дамбе!

План был отработан в совершенстве, но только на бумаге. А теория, как известно, от практики сильно отличается. Мы высчитали, что полчаса форы для десанта будет достаточно. На деле же командир штурмовой группы отрапортовал по рации Дубай лишь по прошествии часа. Он сообщил, что группа вышла на намеченные позиции. Периметр, который придется штурмовать, плотно охраняется. Дозорные, выставленные Ваней, в целости и сохранности отсыпаются после дежурства. Они соорудили нечто среднее между шалашом и землянкой и неплохо устроились в лесу. Дубай остался доволен докладом и приказал выступать по сигналу. Командир поинтересовался, что за сигнал. Ваня пообещал: