Ужасное сияние (СИ) - Платт Мэй

Рысь выворачивала ей больную руку и царапала её собственной отвёрткой шею — той самой отвёрткой, которой убила Вереша.

Это всё неважно. Шон здесь, пускай он притащил с собой Сорена Раца, Эшворта Таннера, какую-то незнакомую женщину с протезами вместо руки и глаза плюс ожившее фото из учебников истории, но сейчас Айке было наплевать на личный пошатнувшийся мирок.

Шон смотрел на неё по-прежнему, только добавился страх и боль. Хотелось подойти и похлопать по плечу: со мной всё в порядке. Не переживай так.

— Я остановлю их, — бесцветным голосом произнёс человек-«фотография». Залитое кровью лицо оставалось удивительно неподвижным для того, кому только что разбили нос и, кажется, вывихнули челюсть.

— Верни Лакос, как обещал! — прикрикнула Рысь.

Тот не ответил, зато Шон едва сдерживался, Айка его хорошо знала: желваки дёргались и мышцы напряглись. Рысьтоже заметила, вдавила отвёртку, и на мгновение Айке почудилось: та перестарается с угрозами и впрямь проткнёт ей трахею; было бы жутко обидно умереть посреди конца света или дырки во времени и пространстве от банальной перфорации сонной артерии.

Человек-с-фотографии шёл первым, но двигался медленно, остальные могли ещё разок или два повторить все угрозы. Молчание прерывалось дыханием, Айка слышала собственное: быстрое и тяжёлое, от выброса адреналина жгло в груди, желудок прижимался к горлу, а в мочевой пузырь словно засунули маленький горячий камень.

Рысь потащила её вперёд — ну, или назад; туда, где всё началось, где продолжалось. Айке вспомнились слова рейдеров и деревенских: «Города заражены, города прокляты». Теперь она понимала их смысл, глядя на типа с какими-то выростами на месте левой руки, похожими на опухоли или куски недоразвитых конечностей, развившихся поверх его собственной; на ухмыляющегося Сорена Раца, на Таннера и искалеченную женщину — та держала какой-то конус, цеплялась за него, как за величайшую драгоценность. Шон вспыхивал своими зелёными полосами. Его тоже сочли бы заражённым — да и Айка не лучше; и Рысь тоже. Город настиг её, мёртвый Лакос, который она никогда не видела, но куда мечтала вернуться.

«Предательница».

Вот это и значит: отрава.

До эпицентра лежало несколько улиц и кварталов брошенных автомобилей и бессмысленно перемигивающихся огней. Русалка с серебряными волосами задорно улыбалась, провожая их голографически-бессмысленным взглядом. Бесцветные здания мигали, имитации ракушек, перламутра, камышей и других архитектурных излишеств то пропадали, то появлялись снова.

Шон кивал ей, она ему.

Всё хорошо.

Столп зелёного света все увидели издалека: он выделялся на фоне фальшивого мелькания голограмм, объявлений, светофоров и индикаторов. Айка подумала о диораме: фон плоский, блёклый, а этот свет — объёмный и реальный, больше ничего нет, кроме него. В центре стояли Хезер и рыжеволосый парень. Они касались друг друга кончиками пальцев, словно обоих разделяло прозрачное стекло. Свободной рукой рыжеволосый удерживал за запястье своего мертвеца, белёсого и прозрачного, как весь остальной Лакос; со стороны это смотрелось так, будто он надеялся вдохнуть в него жизнь — и смысла в том было не больше, чем пытаться выцарапать из двухмерного фото объёмную фигуру. Они не двигались, ничего не менялось, но чем ярче горел зелёный свет, тем тусклее становилась «диорама», а сквозь дыры в этой стёртой картине проступали другие образы. Некоторые Айка узнавала: полисы и Пологие Земли, деревни и пустоши; мелькнули морские просторы Аквэя, какие-то базы рапторов, следом — медленно ползущая по своему маршруту «черепаха». Интакт, повисший в нескольких километрах над землёй. Толпы людей, чьи-то квартиры, люди пили чай или занимались сексом.

По всем этим картинкам ползли зелёные пятна — Айке это напоминало испорченные мониторы с повреждённой матрицей, битые пиксели наслаивались один на другой. Потом картинка менялась, появлялись почти незнакомые детали — тоже города, но чужие, люди одеты иначе, дома меньше, вместо глайдеров — древние автомобили. Изображения наползали друг на друга, схлопывались, стирали друг друга.

— Как… материя и антиматерия, — пробормотала Айка. — Они уничтожают прошлое, настоящее. Может, и будущее.

На неё посмотрел ничего не выражающим взглядом Энди Мальмор — ещё один артефакт из архива, только кровь у него была ярко-красная, не в пример белёсому мертвецу.

— Бесконечные вариации реальностей. Да. Их можно стереть и оставить лишь одну. Дизрупторы… это и делали в определённом смысле.

— Они и есть дизрупторы, — добавил Сорен Рац, который явно любовался зелёным столбом и окружающей его фантасмагорией.

— Заткнитесь! — Рысь зашипела, словно подражая настоящему зверю, в честь которого получила имя. — И сделайте с этим что-нибудь.

Энди Мальмор обернулся к Таннеру и чернокожей женщине.

— Подключайте вашу штуку…

— Нет.

Перебил его Шон:

— Сначала отпусти Айку.

— Хрена с два. Я хочу Лакос, я хочу свой город. Или… я убью её!

— Ты его получишь, — Шон сделал шаг вперёд, и Айка едва не завопила, потому что понимала, куда он идёти что собирается сделать. Шон вступил в световой столб, загораясь от него, как будто элемент электропитания, который получил подключение к источнику тока.

Он перехватил запястья рыжего и Хезер. Айка слышала крики. Айка зажмурилась, почему-то решив: теперь Рысь точно убьёт меня.

Я даже не узнаю, чем всё закончилось.

Она не открывала глаза. Воображение подсовывало отвёртку в шее, под подбородком, ей представлялась собственная кровь — очень горячая и липкая, пахнет свежей медью, из сонной артерии брызжет так, что вокруг всё становится красным, липким, медным. Боль не такая уж сильная, рука и без того превратилась в дёргающийся сгусток боли, смертельная рана перевесит эту боль и успокоит.

Айка услышала какой-то невнятный горловой звук. Она его точно не издавала, она затихла и даже не дышала, словно это могло спасти от дыры в шее, а затем — медленно, медленно, так подсоединяют друг к другу провода не толще волоса каждый, чтобы механизм заработал, — разлепила плотно сомкнутые веки.

И едва не пожалела об этом.

Тусклый Лакос налился цветом. Рассеянная сепия стала объёмным изображением, сначала сравнявшись с трёхмерными голограммами, потом воплотившись до образов, транслируемых вирт-шлемами, а затем присоединились запахи, звуки. Тёплый асфальт, неподалёку булочная — там только что испекли сырные слойки с корицей; слабый аромат озона, выделяемого при езде глайдерами. К лицу прикасался прохладный ветер. Зажатая Рысью в захвате, Айка была вынуждена смотреть наверх, и сейчас сквозь купол разглядывала толщу воды, каких-то исполинских рыб — может быть, тех самых пресноводных дельфинов, которые здесь водились; камышовый лес лежал чуть дальше тёмным плато.

Шон удерживал остальных двоих на расстоянии друг от друга, не давая коснуться, словно разнимал дерущихся детей. Белёсый парень стал ещё более прозрачным, на лишённом красок лице появились какие-то странные разводы, похожие то ли на следы ожогов, то ли на трупные пятна.

Рыжий точно орал, но слышно его не было, зато звуки города усиливались с каждым мгновением, как будто кто-то постепенно выкручивал звук на стереовизоре или в вирт-шлеме. Улицы наполнились людьми — они шли по своим делам. На детской площадке всего-то в метрах десяти играли дети, две девочки и мальчик, они спрыгивали с глайдер-горки и забирались на качели, стараясь опередить друг друга. Мягкая подслойка-батут пружинила, когда кто-то оступался и падал. Из булочной вышли две девушки, одна несла упаковку с зерновыми хлебцами, вслед им мигал «СПАСИБО ЗА ПОКУПКУ» дрон. Мужчина в костюме торопился, перепрыгивал через разметку на нижнем уровне дороги и одновременно нажимал на свой браслет. Девушка-голограмма Каллисто появлялась то там, то здесь, подсказывала или давала советы, напоминала о правилах дорожного движения. Айка подумала, что эта Каллисто была очень милой и услужливой нейросетью.