Дмитрий Лазарев - Вирус Зоны. Кочевница

Мне уже приходилось наблюдать, как развоплощаются фантомы, и уничтожать их самому, но сейчас Кочевница исполнила нечто более эффектное и классическое – медленно растворилась в воздухе, как привидение из готического романа. Всё, разговоры закончены, а мне осталось несколько минут. Я не знал, сколько конкретно, да это и не имело особого значения – все равно здесь, в глубоком ментале, было сложно следить за временем, разве что секунды считать. Не знал я и того, что станет с моим сознанием, когда умрет тело. В призраков я не верил, а потому полагал, что через некоторое время все, что составляет мое «Я», просто рассеется по ментальному пространству. Однако у меня было твердое намерение не допустить такого печального финала, и виделся только один способ спастись – «разбудить» Агнешку.

Она оставалась здесь, что и естественно: даже Кочевнице было не под силу вытащить из глубокого ментала ее, при этом наглухо заперев в нем меня. Я приблизился к девушке и попытался коснуться ее пси-эквивалентом правой руки. Ни я, ни она тут не были материальны, а следовательно, любые прикосновения, пусть даже иллюзорно-физические, на самом деле относились к категории ментальных контактов. Но тут мне мешал поставленный Кочевницей барьер: она уже записала Агнешку в свои новобранцы и не собиралась позволить мне забрать ее. А это значило, что «будить» девушку мне придется еще более тонкими способами. Главное в этом деле – не думать о нависшем дамокловым мечом временно́м лимите, иначе спешка и паника похоронят все, то есть приведут к неудаче любую попытку.

– Агни, услышь меня, пожалуйста! Тебе нельзя продолжать! Во-первых, ты перестанешь быть человеком. Совсем. Ты будешь существовать физически, но это уже не жизнь, понимаешь? Я знаю, ты хотела подобраться как можно ближе, чтобы найти способ остановить ее, но переусердствовала. Ты подошла слишком близко, и она пленила тебя. И если ты станешь продолжать, все будет только хуже! Ты не только не выполнишь свою миссию, но и…

Я замолчал, поскольку реакции на мои слова не было. Тот крик отчаяния единственный проник сквозь броню, отгораживающую ее от мира. С каждой минутой Агнешка все глубже проваливалась в инобытие, ее связь со своим прежним, человеческим «Я» истончалась, а той сущности, в которую она перерождалась, не было никакого дела ни до человечества вообще, ни до меня в частности.

Как же до нее достучаться? Думать и прикидывать было некогда, и я решил просто «давить на все клавиши» – авось какая-нибудь и сработает. Для начала перешел на еще более тонкий уровень воздействия – начал направлять ей мыслеобразы. В конце концов, как однажды сказал, кажется, Тютчев, «мысль изреченная есть ложь». Имел он в виду, очевидно, то, что словесное формулирование хоть немного, но искажает смысл. Мне же требовалось донести до Агнешки свои мысли максимально полно, без искажений и купюр. А мыслеобразы для этой цели – как раз то, что нужно. И начал я со страшных картинок – демонстрировал ей ту версию возможного будущего, в которой она, полностью «обесчеловечившись», стала послушной исполнительницей воли Кочевницы и «разносчиком зонной чумы». Потом, по максимуму подключив воображение, пошел дальше и мысленно изобразил апокалиптическую картину, в которой Зона, при активном содействии той, в кого превращается Агнешка, словно раковая опухоль, покрыла бо́льшую часть обитаемого мира, оставив людей лишь на определенных территориях, как выразилась Кочевница, в качестве «кормовой базы».

Тут уже мне показалось, что Агнешка вздрогнула. Это было не визуальное впечатление (внешне она осталась такой же неподвижной, устремленной внутрь себя), а некий ментальный отклик. Слабый, едва заметный, но он меня все равно подбодрил: лиха беда начало! Что ж, страх свое дело сделал – привлек ее внимание, а значит, такое воздействие пора прекращать – это не наш метод.

И я переключился с кнута на пряники – позитивные мыслеобразы нашего с нею прошлого. Они должны были пробудить почти впавшую в летаргию человеческую часть сущности Агнешки. Я работал интенсивно, подбирая в памяти самые яркие и теплые моменты наших отношений (благо, таких хватало), пережитые совместно приключения, моменты нежности и страсти. Реакция усиливалась, и это говорило о том, что я пошел правильным путем: первыми мыслеобразами вскрыл ее кокон, а теперь волнами позитивных воспоминаний расширял образовавшуюся трещину, постепенно добираясь до той самой, моей Агнешки, Агнешки-человека, заточенной где-то в глубине этой промороженной до глубины души личности. И это дало результат! Река вскрылась, и лед тронулся. Правда, пока он густо покрывал поверхность, не позволяя увидеть воду. А я осторожно наращивал интенсивность воздействия, опасаясь перегнуть палку и стараясь не думать о стремительно утекающем времени.

И тут вновь напомнила о себе Кочевница, которую я, сконцентрировавшись на Агнешке, честно говоря, выбросил из головы, уверенный в том, что она так и будет блокировать меня здесь и ничего больше не делать, безучастно наблюдая, как я пытаюсь вернуть человечность ее новой протеже. Но аномалия, очевидно, поняла, что переоценила прочность ментальных барьеров, отгораживающих Агнешку от всего и всех, и решила вмешаться. В обычной реальности ее удар был бы сокрушительным, но и здесь, за тройным демпфером ментального пространства, я его очень даже почувствовал. Трудно описать, что такое пси-боль, а тем, кто ее никогда не испытывал, практически невозможно понять. Удар я выдержал, но пришлось мне очень солоно. Кочевница не могла меня здесь добить. Она и сама это говорила, а сейчас я убедился, что тут аномалия не лгала. Но добить и не было ее целью. Главное – ошеломить, сбить настрой, душевный порыв, чтобы задержать хоть ненадолго. И мне стало ясно, что тело мое в физической реальности доживает последние… наверное, уже не минуты, а секунды, а потому, пришпоренный отчаянием, я пошел ва-банк, бросив на стол самый старший из имеющихся у меня козырей.

Этот мыслеобраз я специально приберегал напоследок, поскольку из нашей с Агнешкой истории именно он был самым ярким и эмоционально наполненным – опаснейшее приключение, которое мы пережили в лабораторном блоке спецбункера в муромских катакомбах. Так вот зачем в один из трансовых эпизодов меня вернули к этому событию, переиначив его! Если оно не разбудит девушку, то не разбудит уже ничто…

Она лежит на полу лабораторного блока, еще способная с трудом шевелиться и говорить, но временно лишившаяся зрения. Я лихорадочно смешиваю компоненты для антидота против яда истребителя и говорю с ней, говорю, несу всякую чушь, лишь бы она продолжала оставаться в сознании и сохраняла хоть какую-то мозговую активность, удерживающую ее по эту сторону границы между жизнью и смертью.