Борис Сапожников - Звезда и шпага

— Лёгкой победы, я тебе и не обещал, — покачал головой комбриг. — Мне докладывали о поражении при Чесноковках. Не разбегись твои казаки под напором царицыной конницы, батальон Сваржинского не потерпел бы поражения. Ведь батальон «нового строя» — это всего три с лишним сотни солдат, их недостаточно для победы над кавалерийским полком, да ещё и усиленным кирасирами, драгунами и пикинерами. Более того, — перешёл в наступление Кутасов, всегда считавший, что лучшая защита — нападение, — башкир разогнали двумя эскадронами пикинеров. Это ли не позор?

— С Юлаевым и Арслановым у меня будет отдельный разговор, — мрачно произнёс Пугачёв. — А пока с тебя спрос.

— За что спрос, Пётр Фёдорович? — Кутасов давно уже пользовался неписанной привилегией называть «казацкого царя» по имени отчеству. — Мои люди под Чесноковками стояли до последнего. Два офицера сгинули там. Ни один солдат «нового строя» не побежал. И в Сеитовой слободе полёг полк почти полного состава, чтобы вывезти рекрутов, которых мы готовили там, и пушки, и раненых солдат с казаками.

— Но ты обещал мне победу, — настаивал Пугачёв. — Победу! Не поражение!

— Будет тебе, Пётр Фёдорович, победа, — сказал ему Кутасов. — Дай только мне в себя прийти. Соберёмся с силами, перегруппируемся, подготовим хотя бы два-три полка «нового строя» из казаков и рабочих… — Он закашлялся и быстрым движением, чтобы никто не заметил, стёр с подбородка слюну, смешанную с кровью. В бою под Сеитовой слободой, комбриг лишился нескольких зубов и дёсны его нет-нет, да и начинали кровоточить. — Дай только сроку немного, Пётр Фёдорович.

— Дал бы я тебе сколь угодно сроку, — вздохнул Пугачёв. — Вот только даст ли его тебе жёнка моя, — он пожал плечами, — не ведаю.

Пугачёв, сказавши это, хлопнул себя по коленям ладонями и вышел из-за выгородки. Омелин хотел было последовать за ним, однако Кутасов удержал его, поймав за полу кожаной куртки.

— Не провожай меня, комиссар, — заметив это, сказал Пугачёв, не доверявший и даже опасавшийся комиссаров, как чего-то неизвестного и непонятного. — Сам дойду до дверей.

— Ты присядь, Андрей, — обратился к Омелину Кутасов, выходя из образа «народного элемента». — Разговор к тебе будет серьёзный и долгий, так что садись, а то подошвы простоишь.

Тот присел на край постели и приготовился слушать.

— Мы терпим поражение по всем статьям, Андрей, — сказал Кутасов. — Надо что-то сделать и срочно. Времени у нас почти не осталось. Мы не сумели подготовить полки «нового строя» до начала поражений, теперь нас может спасти только знание событий наперёд. Принимай командование на себя, полковой комиссар. Принеси сюда карту второго этапа восстания, будем думать и стратегию разрабатывать. Нам нужна победа, иначе «казацкий царь» наши головы на кольях перед своим хоромами выставит.

— А ты помнишь, что говорил нам этот профессор, как бишь его, — напомнил Омелин. — Как только мы изменим историю, она пойдёт по-новому. Он ещё с рекой сравнивал. Про русла там, пороги, лукоморья. Карта устареет, как только мы одержим хоть одну победу.

— И что же? — с трудом пожал плечами Кутасов. — Выбора у нас нет, как бы заезжено это не звучало. Неси карту, Андрей. Нам нужна победа.

Когда Омелин принёс карту, Кутасов попытался сесть ровно, чтобы нормально видеть её, так что комиссару пришлось подоткнуть ему под спину скатанную шинель. Комбриг разложил карту перед собой и принялся вчитываться в «легенду». Казаки сильно удивились бы, доведись им увидеть эту карту. Она была отпечатана на хорошей бумаге, какой не будет ещё несколько сотен лет.

— Значит так, Андрей, — оторвавшись от «легенды» сказал Кутасов. — Ближайшее место, где мы сможем изменить историю — это разгром под Сакмарским городком. Кстати, ты проследил, чтобы оттуда вывели всех офицеров РККА и рекрутские полки?

— Да, — кивнул Омелин. — После взятия Сеитовой слободы, я настоял на их переводе на Южный Урал, там очень сильно рабочее движение, так что недостатка в рекрутах не будет.

— Отлично, — покивал Кутасов. — Скоро и я отправлюсь туда, как только бригврач Чернышёв, решит, что я смогу пережить это путешествие. — Он усмехнулся. — Теперь о деле. Собирай всех солдат «нового строя», формируй из них полки, мои офицеры тут тебе помогут, и двигай с армией Пугачёва. Не сегодня-завтра он выдвинется к Яицкому городку, встретившись с войсками Голицына у Переволоцкой крепости, отступит к Сакмарскому городку. Первого апреля будет битва. Выиграть её навряд ли удастся, так что тебе придётся свести её, так сказать, к боевой ничьей.

— В смысле? — не понял последнего выражения Омелин.

— Надо не допустить полного разгрома и нанести армии Голицына такие потери, чтобы он не смог продолжать карательную операцию.

— Но ведь и с нашей стороны потери будут чудовищны, — покачал головой комиссар.

— Тут война идёт, Андрей, — резко ответил ему комбриг. — Кровавая и жестокая, как Гражданская или Первая Империалистическая. И убивают тут очень многих.

— Но ведь мы рискуем потерять почти всех солдат «нового строя», — зашёл с другой стороны Омелин.

— Преображенский и Семёновский полки после Нарвы тоже едва насчитывали половину списочного состава, — отрезал Кутасов, — однако теперь они — символ русской гвардии. А даже если они погибнут полностью, как батальон Рыжкова, мы сделаем из них превосходных мучеников. Ты, надеюсь, уже работаешь над этим, Андрей?

— Работаю, — ответил тот раздражённо, хотя как раз в этом направлении работа шла как нельзя лучше. — Всё это поповским мракобесием попахивает. Мучеников каких-то придумал, ещё святых своих заведи.

— Надо будет, и заведём, Андрей, — махнул рукой Кутасов, тут же скривившись от боли. — Ты пойми, сейчас не двадцатый век, народ без бога и попов — никуда. Вот ты отказался работать вместе с духовенством, а зря. На одном учении Маркса и Энгельса далеко не уедешь. Опираться на крестьянство надо — рабочих даже здесь слишком мало, и все они — те же крестьяне.

— Сначала поповство, — нахмурился Омелин, — а теперь ещё и эсерские идеи.

— Здесь тебе не Москва тридцатого года! — вскричал Кутасов. — Надо быть гибче, искать союзников не только там, где предписывает Партия и марксизм-ленинизм, а всюду, где это возможно. Как первые коммунисты, в пятом и в семнадцатом году. Мы сейчас, фактически, в том же положении, понимаешь! Да что там, нам куда тяжелей. Мы не можем опереться на интеллигенцию, на разночинцев, тех, кто делал бомбы с конца девятнадцатого века до Октябрьской революции, и подрывал ими царских холуёв и самих самодержцев.