ПО 3 (СИ) - Михайлов Дем

— Побольше — улыбнулся я.

— А с лицом твоим что?

— О… — я осторожно коснулся продолжающих болеть ран на лице, что уже не были столь воспалены, но выглядели не слишком приятно — Давай-ка я по порядку с самого начала.

— А давай. И про машину! Про машину расскажи. А потом и покажи…

Рассказывать и показывать я завершил только через два часа. И эти часы были самым теплым, добрым и спокойным временем за все прошлые дни. Уютное логово Апостола казалось чем-то несокрушимым и самым защищенным местом. Чувство ложное, я это понимал, но позволил перенапряженному мозгу ненадолго поверить в эту ложь. И это позволило мне окончательно расслабить каждую мышцу израненного тела. А если посчитать все это вместе с тренировкой, горячем чаем, солидным куском жареного мяса и последовавшим сном на три спокойных долгих часа… можно смело сказать, что я побывал в раю — пусть ненадолго, но побывал.

Когда я проснулся глубоко задумавшийся Андрей продолжал сидеть за убранным столом, подпирая голову одной рукой, а второй аккуратно вписывая мелкие слова в небольшой листок драгоценной бумаги. Старик уже знал куда я направлюсь дальше и неторопливо писал письма. Он ничего не говорил, а я не спрашивал, но все равно было ясно насколько великой радостью для Апостола служит эта его завязавшаяся переписка с обитателями Бункера.

Еще час я потратил на столь же неспешные вдумчивые сборы, тщательно собирая рюкзак и заполняя нарты. Нагрузившись избранной добычей, остальное я оставил в вездеходе, после чего попрощался ненадолго со стариком и ходко побежал к Бункеру, волоча за собой нарты. Подкатывать на гусеничной машине я не собирался. За такое ценное имущество убивают без малейших раздумий и сожалений. Центр не упустит своего шанса заполучить средство передвижение — и я их даже не осуждал. В подобном месте… выживают, а не живут. Когда будущее столь же серо и туманно, как и настоящее, поневоле отбросишь этические кодексы и вооружишься древним правилом наших далеких предков — ешь или будешь съеденным.

Первое, что я услышал, войдя в Холл так это дружное и почти что ревущее:

— ЖИВО-О-О-ОЙ!

Я невольно вздрогнул, закрутил в недоумении головой и только через пару секунд понял, что обращались именно ко мне. Затем пришлось мысленно шикнуть на себя, чтобы инстинктивно не попятиться от торопящихся ко мне десятков стариков. Женщины, мужчины, седые, согбенные, семенящие и хромающие, закутанные в обноски, все как один радостные, тянущие ко мне руки. А вон знакомая старушка торопливо черпает кипяток из котла, во второй руке дрожит фарфоровый чайничек с цветами — великая здесь редкость и ценность. Она торопиться заварить для меня чай — в особой отдельной посудине. А вон и у котлов с бульоном растерянно замер старик повар — явно нечем ему меня угостить или просто еще не сварился мясной суп.

— Здравствуйте вам, люди добрые — широко улыбнулся я, вдыхая воздух Бункера полной грудью — Здравствуйте.

В следующий миг меня накрыла людская волна. Меня затрясли, затеребили за одежду, вцепились в руки и плечи.

— Живой!

— Живой!

— Охотник наш вернулся!

— Слава Богу!

— Как же мы молились! Дни и ночи напролет!

— Сподобил Господь! Вернул нам кормильца!

Я попытался выдохнуть… и не смог… замер, вглядываясь в эти невероятные лица, на которых глубоко отпечатались все тяготы их долгих и чего уж греха таить безрадостных жизней. Они не замечали, но они плакали — как старики, так и старухи, эти закаленные морозом и вечным страхом внезапной смерти суровые люди, что жили в вонючем предбаннике Бункера. Они, черствые, привыкшие ко всему, не ждущие от жизни никаких подарков, никого не привечающие… они плакали. У меня в груди будто лопнуло что-то и лишь огромным усилием воли я не начал вдруг бормотать что-то глупое и ненужно. От меня сейчас не ждали слов. Вообще ничего от меня не ждали — они просто были рады моему возвращению. Пусть кормилец и с пустыми руками — но вернулся.

Хотя почему с пустыми?

Выждав пару минут, я прокашлялся погромче и, деликатно раздвинув образовавшееся вокруг меня плотное живое кольцо, нагнулся над нартами, дернул за пару веревок и сбросил на пол тушку медвежонка — килограмм шестьдесят, не больше. Хотя этот дополнительный вес мне удалось допереть на нартах уже с трудом — сказывались боль и усталость в перегруженных тренировкой ногах. Но я не мясо хотел показать. Нет. Наклоняясь и выпрямляясь, я коротко и без всякого пафоса демонстрировал доставаемые предметы, тут же передавая их окружившим меня «буграм». Говорить я старался строго по делу, чтобы поскорее убрать обуявшее меня теплое радостное смущение.

— Скамья металлическая, но не сталь, что-то полегче. Стальная. Прочная. Складные ножки. Вот три штуки такие. Большие, а почти ничего не весят!

Скамейки тут же проплыли над головами и исчезли за спинами, послышались щелчки раскрываемых и встающих на место ножек. Скамейки эти я отыскал в гараже — они явно предназначались для удобства полевых исследователей, судя по еще нескольким находкам.

— Два стола раскладные. По весу чуть больше скамеек.

Столы со странными вмятинами в крышках — вроде как под ноут, если мерить нашими мерками — уплыли туда же.

— Икебаны — широко улыбнулся, зная, как это порадует стариков — Три штуки. Любуйтесь на здоровье. Пусть замороженный, но вроде как садик.

— Радость то какая!

— Цветов радужных в жизни нашей серой прибыло!

— Михайловна! Михайловна! Погоди ты умирать, сползай с кровати — глянь на цветы морозные! Такие красивые! Глянь иди! Хватит кашлять! Хоть одним глазком да глянь перед смертью, сердешная моя…

— Может и отступит смертушка-то! — подхватил кто-то из стариков тоненьким надтреснутым голоском.

— Посуда разная — продолжал я — Удобная и практичная.

Передав кружки, тарелки и ложки, не забыл и про то, что сам я нарек бы огромными хрустальными пепельницами ну или конфетницами. Хотя странные овальные посудины со слишком низкими бортами могли служить чем угодно для неизвестных нам хозяев этого мира — может даже плевательницами. Мы найдем им свое применение.

— Звезды, круги, кометы, ромбы и прочее непонятное — развел я руками после того, как вручил протолкавшемуся монастырскому настоятелю Тихону еще одну «конфетницу» доверху засыпанную будто из листа тонкой стали вырезанными различными фигурками.

— И что же это такое удивительное ниспослали нам? — удивленно моргнул он.

— А вот — засмеялся я, касаясь указательным пальцем лежащей сверху звездочки.

Та тут же зажглась ровным зеленым светом — причем довольно ярким.

— Да откуда же все это? — запоздало охнул кто-то позади, но на него тут же шикнули:

— Тебе какое дело, дурак старый? Иди да поищи в пургу! Может и ты найдешь!

— Да я так… к слову… от удивления обуявшего…

— Обуявшего… излишне любопытный ты, Толик!

— Это украшения — повторил я, не став пояснять, что обнаружил эти украшения заткнутыми там и сям в жилых и спальных помещениях.

Какими бы злобными или прагматичными не были хозяева планеты, им все же хотелось иллюзии света и тепла внутри их исследовательского бункера, что был больше похож на казарму. Я насобирал таких штукенций больше пятидесяти штук. Из них пяток оставил себе — на всякий. Еще пять досталось обрадовавшемуся как ребенок Апостолу. Остальные вот ушли — и уже по одной штучке поплыли по дрожащим рукам.

— Мне! Мне не досталось! — в голос заплакала закутанная старушка, опускаясь на пол.

И столько горя было в ее лице, что я торопливо расстегнул меховую куртку, порылся в кармане и вложил в ее ладонь пару засветившихся фигурок. Вслух же, раздавая наугад последние три, погромче произнес:

— Принесу и еще! А те, кому досталось — не жадничайте, показывайте и другим!

Но сразу было ясно — будут жадничать. Вон как прячут поспешно по карманам. И я не могу их винить — такова уж здешняя жизнь, что только-только начала меняться к лучшему.