Владислав Выставной - Кремль 2222. Запад

Теоретически отсюда до бывшего американского посольства было не так уж далеко, если взять по прямой на северо-запад. Только вот на руинах постъядерной Москвы расстояния имели свойство здорово искажаться. О том, чтобы идти напрямик, не могло быть и речи: на это намекали, как минимум, непроходимые завалы, перегородившие все направления. Огромные баррикады возникли не случайно — это свидетельства многочисленных осад Кремля и его окрестностей, предпринимаемых мутами с переменным успехом в течение долгих лет. Многие завалы успели порасти жуткой мутировавшей растительностью, и заросли эти были ненамного гостеприимнее вражьего плена. Дружинники не любили это направление, и рейды сюда совершали редко.

— Как же мы пройдем? — растерянно вглядываясь в даль, спросил Книжник.

Вест не ответил. Он как раз входил в узкую расщелину между грудами битого кирпича и разломанными бетонными плитами. Прищурившись, огляделся, оценивая место, наверное, на предмет точки привала. Это было основной тактикой перемещения по опасной местности — от убежища к убежищу. Можно было бы предположить, что вест хорошо знает обратную дорогу, которой только что пришел в Кремль. Но подобная логика не всегда работает: новый путь зачастую безопаснее знакомого. Хотя бы потому, что по следам путника всегда движется всякая плотоядная нечисть.

— У тебя, вообще, есть какой-то план? — продолжал Книжник — Или мы просто пойдем напролом?

Чужак замедлил ход, будто этот простой вопрос выбил его из заданного самому себе ритма. Книжник поравнялся со спутником, осторожно пытаясь понять его эмоции. И, похоже, уловил некоторую растерянность — которая, впрочем, тут же исчезла за маской невозмутимости. Семинарист решил развивать успех — и продолжать взламывать психологическую оборону попутчика. В конце концов, следовало знать, с кем идешь на смертельный риск.

— Я, конечно, не воин, — заговорил парень, небрежно поправляя холщовую сумку, — но слышал, что у любого рейда должен быть план. Я так думаю, что спасение твоего народа — это, как минимум, рейд. А по сути — боевая операция. Может, я ничего не понимаю в тактике, но у такой серьезной цели должны быть промежуточные задачи и средства их осуществления. Я, конечно, всего лишь слуга, но, если даже мне приходит в голову, что нужно использовать все имеющиеся ресурсы, — как это не приходит в голову воину? Кстати, под «всеми имеющимися ресурсами» я имею в виду себя. Можно, конечно, не посвящать в суть дела жалкого «прислужника», но, по-моему, это, как минимум, расточительно. К тому же, когда речь идет о спасении целого народа…

Книжник и сам не заметил, как оказался спиной на груде щебня с лезвием кинжала, приставленным к горлу. Показалось, что его просто смело порывом ураганного ветра. Вест нависал над ним, придавив грудь коленом и хрипло дыша. Во взгляде его сверкала злоба.

— Не смей… о моем народе! — прорычал он в лицо оторопевшему парню. — Заткнись и иди молча — понял?!

— А… кх-х… — Книжник с трудом сглотнул — мешал передавивший горло металл. — П-понял…

Внезапно выражение лица чужака изменилось — настолько резко, что Книжник мигом забыл про угрозу быть убитым в порыве гнева. Взгляд веста метнулся в сторону, лицо застыло. Еще тревожнее стало, когда он ощутил, как тихо ушла с груди тяжесть — будто вест неожиданно растворился в воздухе. Сразу пришло понимание — вокруг творится что-то неладное. Книжник резко перекатился на живот, что было крайне болезненно на этих каменных обломках. Быстро огляделся — веста нигде не было. Вокруг торчали невысокие куски невесть как сохранившихся стен, и уже вдалеке, в дымке призрачно маячили кремлевские башни.

— Эй, вест! — робко позвал Книжник. — Я это… Правда, извиняюсь! Не буду больше про твой народ болтать. И вообще молчать буду…

За спиной хрустнул щебень. Книжник обернулся со словами:

— Я просто хотел…

Слова застряли в горле. Прямо перед ним, на фоне опасно накренившейся стены, на кривых лапах с клочьями серой шерсти стояло уродливое и одновременно жуткое существо. Таких он видел — но только мертвыми, когда их головы напяливали на шесты и выставляли на стены — чтобы им подобным неповадно было. Это был нео — мерзкая смесь человека и животного, изрыгнутая уродующей мясорубкой мутагенного излучения.

Вид живого врага заставил Книжника оцепенеть от ужаса да еще — от удушающего стыда. Он так рвался в битву и вот, встретившись лицом к лицу с врагом, понял, что, оказывается, кишка тонка. Это вам не воображаемые сражения, выцарапанные стилом на бересте.

— Сейчас кушать будем! — осклабившись, странным гортанным голосом произнес нео. — А, хомо?

В непропорционально длинной лапе сверкнул кривой нож, выточенный из обрезка стальной полосы, и парню стало ясно, что слова мута — отнюдь не приглашение к трапезе. Взгляд невольно наткнулся на обугленный череп в грязном углу разрушенного этого строения. Проклятие! Положившись на самонадеянного чужака, он совсем перестал думать самостоятельно. И совсем позабыл, что эти места — вотчина мутов, кружащих вокруг Кремля, как гиены вокруг львиных прайдов.

Нео протянул вперед лапу — и эдак обыденно, запросто ухватил Книжника за шкирку — так, что треснула крепкая ткань рясы. После чего преспокойно потащил за собой добычу, не обращая внимания на вялое сопротивление человека. Будто он безошибочно угадал, что перед ним вовсе не дружинник, а обыкновенное двуногое мясо. Похоже, все к тому и шло, потому как мут, волоча пленника, словоохотливо делился своими соображениями:

— Рыг тебя вкусно приготовит. Брюхо вскроет, кишки вытащит. А вместо них горюн-травой набьет. Это, значит, чтобы мясо получилось сочным и пахло вкусно. Главное, чтобы ты не сдох, хомо, пока обжариваться будешь. Это уметь надо — чтобы мясо живое оставалось до румяной корочки! И чем громче мясо орать будет — тем вкуснее выйдет. Но ничего, брат Рыг умеет хомо на углях жарить. Вот увидишь…

Как ни странно, эти гастрономические рассуждения человекоподобного монстра заставили Книжника выйти из ступора. Он принялся лихорадочно соображать. Мысли о том, куда делся чертов вест, отмел сразу — они никуда не вели. Разве вызвали раздражение и злость, и это несколько прибавило сил. Все, что сейчас действительно было нужно, — так это дотянуться до волокущейся в пыли сумы: там оставалось его единственное, ни разу не опробованное оружие — ворох остро отточенных, сдобренных ядом стилосов. По злой иронии судьбы, они болтались в сумке, прямо перед носом, но дотянуться до них не представлялось никакой возможности. Не было сил сопротивляться этой горе покрытых шерстью мускулов, руки напрасно хватали воздух в попытке зацепить ремень сумки. Оставалось бессильно скрипеть зубами от досады на самого себя: как можно было не догадаться закрепить оружие на теле, спрятать в сапог на худой конец — как это делают дружинники!