Сергей Палий - Бумеранг

— Левее, совсем чуток. Так. Ноги подбери, задницу не выпячивай. Уже лучше. Еще левей! Видишь болт?

— Да!

— Ползи градусов на пять левее него. Вкурила?

— Вкурила. И не ори так, а то я, чего доброго, забьюсь в нервном припадке и лишусь чувств. У меня ж тонкая душевная организация.

— Если не буду орать, твою тонкую организацию засосет в вихрь и размажет по потолку. Всё, закончили пререкаться! Голову чуть опусти. Локти прижми к себе. Хорошо, почти доползла. Немного совсем осталось…

Я говорил еще что-то, с замиранием сердца следя, как она ворочается между двумя смертельно опасными потоками. А на заднем фоне пульсировала мысль: будучи в рейдах с Гостом или кем-то иным из приятелей-сталкеров, мне никогда не приходилось так переживать. Во всякие дерьмовые ситуации попадали, часто выручали друг друга, рискуя собой, но никогда я так не боялся за другого человека. А сейчас — нарочито спокойным голосом диктовал Лате команды, но в левой стороне груди щемила тупая тревога. Не отпускало предчувствие катастрофы, краха в самом конце пути.

Или это просто-напросто заканчивалось действие новокаина?..

— Все, — выдохнула наконец Лата с той стороны. — Кажется, добралась.

Несмотря на гул вихревых потоков, я четко расслышал каждое ее слово, будто бы она произнесла их в самое ухо. Словно что-то пронесло ее голос через шумящее поле аномалии.

И тревога ушла. Точнее, затаилась где-то в глубине грудной клетки.

«Ну и ну, сталкер, — с недоумением подумал я, — да ты, кажется, серьезно переутомился. Отставить эмоции. Работать».

Стиснув зубы, я опустился сначала на одно колено, потом на оба и точным броском отправил «калаш» по безопасному коридору. Лата поймала оружие.

— Осмотрись там, пока лезу, — посоветовал я. — Чего доброго, мутант какой-нибудь сожрет тебя, а я потом буду сокрушаться и реветь.

— Дождешься от тебя, — хмыкнула она. — Ползи уже, червяк недобитый.

— Выпорю хамку, — буркнул я и сунул голову меж гудящих аномалий, как в омут.

Корячился я минут десять. К концу пути рана и впрямь начала отходить от анестезии: адская боль все чаще стреляла в плечо и кисть. Продвигаться становилось все труднее, нестерпимо хотелось встать в полный рост — позиция распластанного кальмара до чертиков надоела.

— А ну-ка, последний рывок!

Лата дотянулась до моей руки, и мы вцепились — ладонь в ладонь. Она ойкнула, и мне пришлось слегка ослабить хватку. Уперевшись ногами в стыки напольных плит, девушка стала тащить мою бесценную тушу на себя. Постепенно, сантиметр за сантиметром, она выволокла меня на относительно чистую бетонную площадку и помогла отползти на безопасное расстояние от продолжающих монотонно шуметь вихрей.

— Обезболивающее вколи, — попросил я, чувствуя, как язык прилипает к нёбу.

Лата быстро достала аптечку, наполнила шприц раствором и всадила иглу мне в плечо. Боль отпустила, позволив вновь адекватно воспринимать реальность.

Я поморгал, с трудом поднялся на ноги и повернулся к Лате. Она смотрела на меня в упор.

— Вот теперь понятно, почему здесь так пустынно, — усмехнулся я. — Всех окрестных тварей в эту аномальную дрянь засосало.

— То есть ни тебе «спасибо», ни поцелуя за чудесное спасение? — приподняла она бровь.

Я пожал плечами:

— Ну, я тоже твое тело спасал. Что ж теперь, каждый раз в благодарностях рассыпаться?

— Не каждый раз. Сейчас. Помолчав, я кивнул:

— Спасибо… сталкер.

— Кушай, не подавись, — подмигнула она в ответ. — А теперь, раз уж мы забрались в эту клоаку, давай искать артефакт.

— Или метку, — добавил я, разглядывая сумрачное помещение. — Яичко, как правило, неподалеку от курочки падает.

Начиная от перекрытого аномалией входа, зал расширялся наподобие раструба. Потолок здесь был невысокий — метра три, — под ним переплетались тронутые ржавчиной трубы разного сечения: от крошечных, как карандаш, до толстенных гигантов с пухлыми узлами вентилей. По всей площади в шахматном порядке торчали круглые колонны-подпорки, на которых красовался серо-коричневый узор из влажных подтеков, в полумраке похожий на кору. Из-за нагромождения столбов создавалось ощущение, будто оказался в фантастической лесопосадке, где неестественно ровные деревья проросли прямо сквозь здание. Между колоннами попадались опрокинутые набок серверные стойки с давным-давно выпотрошенными систблоками, сухие баки для жидкого охладителя, вырванные с корнем радиаторы и остатки офисной мебели. А в одном из углов мы наткнулись на бытовой барометр с раздавленным циферблатом.

Я обратил внимание, что в подвальном зале не было даже намека на ветер или сквозняк: видимо, аномалия тянула воздух только с одной стороны — из коридора. Куда девалось избыточное давление — оставалось лишь гадать. Быть может, сжатый воздух уходил в канализационный коллектор? Впрочем, какая мне сейчас разница-то… Мысли от усталости и слабости, вызванной неизбежной потерей крови, слегка разъезжались. А вот этого, братцы, допускать никак нельзя.

Осторожно ступая между осколками былого техногенного величия постсоветских времен, мы тщательно осматривали все колонны на предмет наличия известной метки в виде значка бесконечности. Бесполезно. Либо черный символ притаился где-то под потолком, либо его вообще здесь не было. В конце концов, пробродив добрую четверть часа в тщетных попытках отыскать хотя бы намек на недавнее присутствие здесь загадочного незнакомца, который оставлял прошлые метки, мы вышли к центру помещения и остановились перед воистину странным сооружением.

— Я точно не знаю, как выглядят графитовые стержни, используемые в атомных агрегатах, но эта хреновина у меня ассоциируется именно с ним, — сказала Лата. — Провалился сюда из реакторного отсека, что ли?

Я подошел чуть ближе, чтобы лучше разглядеть внушительную темную колонну, которая наискось торчала между остальными, явно нарушая общую симметрию и ритмику. В свете тусклых ламп накаливания казалось, будто этот столб провалился через потолок и разворотил значительную его часть.

Но в реальности дело обстояло иначе.

Верхний конец скособоченной колонны врос в бетонное перекрытие смоляными прожилками. Он словно пустил корни вверх. Нижний — растекся по полу и будто бы диффундировал в одну из плит каменными проростками. Сам ствол этого необыкновенного образования представлял собой призму матово-черного цвета, в восьми гранях которой ничего не отражалось и даже не бликовало, будто материал безвозвратно поглощал весь свет, падающий на него.

От внезапно мелькнувшей мысли у меня похолодело внутри, а птичка-интуиция чуть не сверзилась со своей затылочной жердочки лапками кверху.