Александр Романовский - Цвет ярости - алый

Волк нервно поежился. Под курткой у него комфортно расположился целый арсенал.

Безволосые, чьим сопровождающим Курт пристроился, прошли унизительную процедуру с беззаботным и непринужденным видом, подчеркнуто игнорируя вежливые манеры охранников. Конечно, их пропустили без очереди. Металлоискатель ни разу не пискнул – безволосые слишком высоко себя ставили, чтобы явиться с оружием и подвергнуться публичному разоружению.

Наконец настал черед Волка. Сгорбившись, дабы свет не рассеял тьму под капюшоном, он прошел под аркой. Привычно взвыла сирена; металлоискатель вспыхнул огнями, точно рождественская елка. “Секьюрити” клацнул тумблером, отключая вой и светомузыку. Никто не пытался задержать субъекта в капюшоне, не требовал выворачивать карманы для досмотра. Охрана как будто ничего не видела и не слышала. Кто-то даже повел рукой: мол, проваливай. Посетители клуба, как тусовавшиеся внутри, так и вновь появившиеся, также не удостоили происшествие особым вниманием. За этот вечер детектор, вероятно, поднимал тревогу раз в пятидесятый. Камера хранения перевыполнила план.

Дело, впрочем, было не в этом. Как и не в том, в каких шмотках красовался Курт. Сколь бы кичливо и броско он ни оделся, при других обстоятельствах “секьюрити” задержали бы его и обыскали. (Между прочим, за всю свою предыдущую жизнь Волк никогда не одевался так хорошо – в Убежище приходилось донашивать чьи-то обноски, а на Подворье Хэнк и вовсе заставлял ходить с юлой шкурой. Сейчас же на нем были дорогие джинсы, добротная куртка из НАТУРАЛЬНОЙ кожи и ботинки, которые не натерли еще НИ ОДНОЙ мозоли…) Просто фейсконтроль, личный досмотр, билеты или пропуска теперь были НЕ ДЛЯ НЕГО. От него требовалось только явиться вовремя и выполнить свою работу. Об остальном уже позаботились.

Это, честно говоря, Курта несколько смущало. Никогда ему не приходилось действовать в команде. Он всегда рассчитывал только на самого себя.

Но теперь он состоял в Ордене Черепа. А следовательно, формально был “черепом”. Это вызывало у Курта самые противоречивые чувства. Бандиты его уважали и, чего греха таить, побаивались. Никто пока не проявлял откровенной враждебности: во-первых, это было заведомо бесполезно, потому как Волк ходил в любимчиках у Черепа, во-вторых, отсутствовала сама конкуренция, ведь до Курта штатного киллера в группировке попросту не было. Некоторый дискомфорт создавал тот факт, что Череп положил нескольких своих парней на Подворье, стараясь заполучить метаморфа. Но, по большому счету, Курт был ни при чем, претензии нужно было предъявлять только главе Ордена.

В остальном же Волк ни в чем не знал нужды. Он ел досыта, спал столько, сколько хотел, читал, смотрел головизор, не подчинялся никому, за исключением Черепа, и даже эксплуатировал Сеть. Более того, ему позволялось выходить в Гетто. За ним никто не следил, но возвращаться требовалось с параноидальной пунктуальностью.

Тем не менее, это также была темница. С золотыми стенами, и все же темница.

От Курта требовалось выполнять работу, которую, кроме него, никто бы не выполнил (или же выполнил бы, но с ненадлежащим качеством). Это, однако, не означало, что сам Волк был в восторге от своей миссии в Ордене. Ему не хотелось никого убивать… вернее, не хотелось это делать по чьей-то указке. Убить же ему хотелось многих – в порядке приоритетности: Ковбоя, Тарана, Хью, Шило, Хмыря и, пожалуй, Черепа; Нож и Топор были удалены из списка по известным причинам.

Курт ЗНАЛ, что ему придется убивать, если он рассчитывает когда-нибудь свершить свою месть… Это было столь же безусловно, как и то обстоятельство, что ему требовалось сделать очередной глоток воздуха, чтобы остаться в живых. Волк хотел уничтожить своих врагов, стремился к этой цели всей душой. Отрицать очевидное было глупо и бессмысленно. Рано или поздно, но волчья натура порвет все цепи…

Курт вошел, и “Лавина” обрушилась на него всей своей мощью. Ему еще никогда не доводилось посещать подобные заведения (жалкие кабаки в Веселых кварталах, конечно, не в счет). Это был если не самый лучший, то один из лучших ночных клубов Гетто, так называемого Нижнего Мегаполиса. “Лавина” входила в элиту, сияла на пестром ночном небосводе яркой звездой. Сюда не гнушались наведываться знаменитости – примелькавшиеся лица с головизоров, воротилы крупного, среднего и мелкого бизнеса, руководители преступных группировок. Они-то Волка и интересовали.

Ошеломленный, он отступил в сторонку, дабы не привлекать к себе лишнего внимания. Они с Черепом, который прежде бывал здесь частенько, многократно повторяли, заучивали и рисовали внутреннее устройство клуба. Вон там бар, там – сцена, на которой крутятся полуобнаженные девицы, там и там – столы с вмонтированными в столешницы электронными меню – стоит только ткнуть в изображение блюда или напитка пальцем, как официантка примчится с заказом через считанные минуты. Посередине же располагалась танцевальная площадка, где бестолково вертелись, топтались на месте, натыкались друг на друга пара сотен безволосых.

В первые мгновения Волк не мог сосредоточиться, захваченный лавиной звуков, цвета и запахов. Сокрушительный вал информации неумолимо приближался, грозил смять, стереть с лица земли. Еще ни разу в жизни Курт не был в помещении, где на кубический сантиметр пространства приходился такой объем информации. Все здесь было пронизано электрическими импульсами, проникающими непосредственно в мозг.

Запахи сплетались, сгущались, образуя некое подобие плотного цветастого одеяла. Волка накрыло им с головой. Ароматы духов, дезодорантов, лосьонов перемежались вонью, исходившей от безволосых, бесновавшихся на дансполе. Здесь был бессилен любой, даже самый проверенный антиперспирант. Разгоряченные тела пульсировали в полумраке, будто огромное алое сердце. Поверх же всех этих запахов стелились другие, их источник находился за кухонными дверями.

Впрочем, если какофония запахов была весьма любопытной, то акустическая среда “Лавины” казалась чем-то нестерпимым. От мощного саунда дрожала почва под ногами, сотрясались сами стены. Глубокие басы, казалось, проникали внутрь через грудную клетку, преломлялись в диафрагме и поднимались наверх, к беззащитному мозгу.

Что же до визуальных образов, то “Лавина” была доверху напичкана различной осветительной аппаратурой. Прожектора, софиты и голопроекторы разбрасывали вокруг мегабайты информации – разноцветные пятна, круги света, голограммы эротического содержания и даже реклама напитков в местном баре. Для того чтобы приспособиться к столь специфическому “освещению”, Курту пришлось приложить немалое усилие. Если для безволосых это было всего лишь потехой, то для него – пыткой. Световые лучи обжигали чувствительные глаза, терзали сетчатку.