Тагир Киреев - Метро 2033. Белый барс

Она посмотрела. И увидела отчетливый краеугольный узор, такой же, как и у барса, а цвет глаз отливал сразу несколькими оттенками зеленого, от кислотного до темного, почти черного, расплывавшегося в его зрачках…

Боль прекратилась.

«Она в опасности».

– Что ты сказала? – проронил Тагир.

– Я? Ничего…

«Она в опасности».

Тагир обернулся к барсу и ошалел, когда тот лишь кивнул лобастой головой. Он никогда не считал себя сумасшедшим, но сейчас был на грани безумия, осознавая то, в чем ему сложно было признаться самому.

– Не может быть…

Тагир выпустил Эжени, приблизился к барсу и, присев, посмотрел ему прямо в глаза. Рана, оставленная зверем на его руке, приятно заныла. Еще один пазл втиснулся в пока не собранную картину.

– Все в порядке, Тагир? – снова забеспокоилась Эжени.

– Все… хорошо, – прерывисто ответил он. – Нужно идти… Нас уже ждут…

Словно по команде, барс в очередной раз скрылся в темноте, изменяя цвет.

Тагир был прав. На Кремлевской их действительно уже ждали.

Войско из нескольких сотен гаскарцев словно одним суровым взглядом на всех наблюдало за единственным выходом, из которого могли появиться либо барсы, либо эти двое. Жребий выпал Тагиру и Эжени.

Тагир ответно вглядывался в толпу. Тимур и султан были где-то среди них, он знал и чувствовал это. Прыгая взглядом с одного лица на другое, вычленить из этой сотни знакомое, было, конечно, сложно. Сколько всего было написано на этих лицах! Словно стены, исписанные народными умельцами и покрытые лозунгами, призывами, молитвами или просто пропагандистскими стихами. И даже в этой огромной толпе пробивалась пара-тройка лиц, на которых отчетливо светилась надпись: «Какого…?»

– Я уже миллион раз задавала этот вопрос… Прости, но… что будем делать? – с ноткой паники в голосе прошептала Эжени.

– То, что и положено делать пастухам, – осторожно проронил Тагир и сделал шаг в сторону гаскарцев. – Давить волков!

И земля затряслась. Но не потому, что нога Тагира была такой тяжелой, а потому, что в унисон с этим воинствующим шагом к свободе зазвучали другие шаги. К ним присоединился громогласный шаг десятков людей Хана, что появились с противоположной стороны станции. Не упустили свою возможность и люди Эжени, приплюсовав к общему шуму приближающийся топот из другого туннеля. Созвучие к вере в победу добавило знакомое жужжание – на станцию ворвались несколько желто-черных громадин, грозно нависших над головами людей султана. Не хватало только Артура абы. И он появился, замыкая мелодию воссоединения станций тишиной, повисшей на Кремлевской. Избитый, израненный. С повязкой на пустой глазнице. Но появился…

Люди султана были окружены.

Тысячи и тысячи глаз вычерчивали в тот момент тысячи и тысячи линий – траекторий отслеживания противников. Сотни рук с силой вжимались в рукоятки пистолетов, сабель, стальных труб и даже простых палок, сдерживая напряжение в узде. Десятки ног переминались с одной на другую в попытке успокоить бьющий тела нервный озноб. И в этот самый момент, когда нужно было думать только о жизни или хотя бы о том, как выжить в последующие несколько часов, мысли о смерти как-то особенно настырно лезли в голову. Они не просто лезли, нет! Они впивались в нее как пиявки, цепляясь и отравляя любой просвет надежды. Поэтому прежде, чем справиться с людьми султана, нужно было победить себя, что всегда оказывается намного сложнее…

«А если там, по ту сторону жизни, ничего нет? Нет ни ада (и это еще не самое страшное), ни рая (вот это уже страшнее)? Что если там вообще ничего нет? Пустота?..»

От осознания пустоты и попытки втиснуть понятие ее бесконечности в рамки своего восприятия, что было в принципе невозможно, становилось страшно.

«Что, если дальше ничего не будет? И тогда для чего это все? Все эти смерти, попытки выжить, чего-то достичь? Может, действительно самое простое – это сдаться и пожить еще хоть какое-то время здесь? Ладно, если мы – действительно бездушные существа, созданные большим взрывом и точно так же, как растения, погибнем и станем перегноем. А что если душа есть, а света в конце туннеля нет? Нет райских садов или стонов грешников, нет всевозможных реинкарнаций и всего, когда-то обещанного религиями, так плотно сплетающимися друг с другом? Что если всего этого нет? Что если всему этому нет даже альтернативы, о которой мы и не догадываемся? Что если…»

Неосторожно пророненный кем-то чих безжалостно срезал череду этих мыслей, словно намекая на том, что сейчас задаваться такими вопросами не нужно. И что ответ будет дан каждому, в свое собственное время. Например, гаскарец из племени Маадин, стоявший в нескольких метрах напротив человека из Султаната и размышлявший об этом, получил ответ на свой вопрос ровно в тот момент, когда за спиной кто-то чихнул, и механизм снежного кома был запущен случайным выстрелом. В ответ на скоропостижную смерть своего сотоварища, маадиновец выхватил меч, одним прыжком преодолев разделявшее противников расстояние, мазнул остро отточенным лезвием по телам двух, а то и трех воинов Султаната. Шашечная партия, в которой, как и полагалось шашкам, нужно было больше рубить, чем думать, началась.

Несмотря на количественное и оружейное превосходство, битва, все же, велась на равных. Стали и ярости противостояло огнестрельное оружие и понимание, что отступать некуда.

Тагир схватил ближайшего к нему гаскарца Султаната, свернув ему шею прежде, чем тот успел опомниться и поднять пистолет. Нырнув в этот шквал убийц и убийств с оружием в руках, Эжени он потерял сразу.

В рейтинге смертоносности пули были главными противниками жизни людей. После нажатия на спусковой механизм, пуля становилась бесхозной, предоставленная самой себе. Поэтому ни у одного воина не было никакой уверенности в том, что, пока он стреляет из своего пистолета и является, вроде как, хозяином положения, кто-то не застрелит его сзади. Даже свой. Особенно свой.

Пули летали по такой же бесноватой траектории, что и пчелы, проделывая дыры в руках, ногах, животах, а чаще всего, в головах людей. Самые шустрые из них умудрялись забирать с собой сразу по несколько жизней, пролетая насквозь тела одних, и успокаиваясь окончательно в телах других. Валились гарибы, маадины, бааловцы, но валились и гаскарцы Султаната.

Некоторые мысли бессовестно обрывались этими шустрилами, раньше, чем они приобретали какой-либо смысл.

«Как только все это закончится…». Обрыв в бесконечность. «Эх, рубежка, так…». Обрыв в бесконечность. «Осторожно, сза…». Обрыв в бесконечность. «О, а эта, видать, моя…». Обрыв в бесконечность.

Воинам на пчелах повезло намного больше. Первые смертельные удары принимали на себя животные, находящиеся под ними. И чем ближе всадник находился к земле, тем больше у него было шансов выжить и не разбиться при падении. Некоторые из них, конечно, успевали уворачиваться, составляя достойную конкуренцию быстроте пуль. А некоторые не успевали.