Роберт Фреза - Русский батальон

Насмерть перепуганные люди толпами повалят к имперцам за лечением. Фермы и поселки будут закрывать двери перед людьми, гонимыми имперскими волчьими стаями по всей планете, и след их будет отмечен больными и умирающими.

Разве не может смертность при таких условиях в перспективе достигнуть двадцати, тридцати, а то и семидесяти процентов? Это знают только имперцы. Но они этого не скажут, а слухи вздували эту цифру до небес.

Пинаар понимал, что незапятнанные люди потянутся к Альберту Бейерсу. Его голос был ясен, а руки чисты от грязи поражения и диких потерь, позора атомного уничтожения. В тот момент, когда война-переросла в войну Кооса Гидеона Шееперсалгего обшарпанного Ордена против Бейерса и его голоса надежды, она была обречена на поражение.

Но даже в этих обстоятельствах, забыв о первоначальных причинах раздора, обезумевшие братья будут бить по братьям. Те, кто успеет раньше поднять руки, будут притеснять тех, кто не успел этого сделать, а эти, со своей стороны, станут убивать первых из ненависти и горя. Лихорадка и голод расползутся по стране, поскольку люди оказались оторванными от домов и полей. Бурский народ окажется разделенным, нация угаснет.

В конце концов на планете останется жалкое подобие страны африканеров, страдающих, истекающих кровью. Лишь самые безжалостные люди способны спокойно наблюдать за таким исходом. Но гораздо чаще безжалостных людей войны начинают маленькие, запуганные людишки, которые закрыва-> ют глаза на посланные Богом знаки.

Кто-то сказал, что бурский народ может спастись бегством… Может вернуться к дикости, вверив свою судьбу в руки Господа, чтобы он кормил их, как первых переселенцев.

Они могут погибнуть, нация дикарей.

Пинаар взглянул на свои руки и подумал о собственных заброшенных полях. И решил, что тут не о чем дебатировать и состязаться в доводах. Он видел все безжалостно ясно и не был настолько безжалостным, чтобы пожелать своему народу плохого.

Он знал, что есть люди, которые не согласны с ним и думают иначе. Он также знал, что есть люди, безжалостность которых не имеет границ – в силу их личных амбиций.

После всех этих размышлений Пинаар с холодным бесстрастием обратился к Мигеру.

– Моя внучка свое дело сделала, и сделала правильно, – сказал он загадочно. – Теперь я должен сделать свое. – Он снял головной убор, тщетно стараясь стряхнуть с него воду. Потом он произнес: – Мой ирландский собрат, Коос Гидеон, скоро соберет встречу. Я думаю, самое время поговорить.

Перед собранием, на которое Шееперс созвал всех своих генералов, Пинаара беззастенчиво обыскали у дверей на предмет наличия оружия. Пинаара это даже немного позабавило – тем, что Шееперс или Стридом так дрожат за свою старую шкуру.

Обе ноги у него были натерты, правая так, что на нее было невозможно наступать. Пинаару впервые пришло в голову, что он, похоже, действительно старик. Он сжал губы. Он подумал, что есть такие вещи, которые старые люди не могут просто так оставить молодым.

Говорил Стридом, но Пинаар почему-то не слышал ни слова. Пинаар обводил глазами зал и буквально физически чувствовал смердящий запах страха. Многие кашляли. Пинаара поразило, как мало осталось из тех, кто начинал все это. Что Бог ни делает, все к лучшему.

С потерей Клаассена здесь не осталось никого, кого Пинаар мог бы назвать другом, возможно, это тоже было к лучшему.

Стридом говорил о повстанческой войне, совершенно не чувствуя иронии того, что говорил. Одной из характерных слабостей, свойственной африканерский воинским частям, включая элитный полк «Дани», была тенденция обходить самые вопиющие факты и сглаживать неприятности неопределенными увещеваниями и взыванием к Богу, и все это пестрое собрание напуганных заговорщиков никак уже нельзя было рассматривать в качестве важной в военном отношении силы. Пинаар взглянул на свои часы, подождал тридцать восемь секунд и начал крадучись пробираться к трибуне, с которой выступал Стридом.

– Вельд-генерал Пинаар, вы нарушаете порядок! – взорвался Стридом, но в его голосе почувствовалась растерянность.

Пинаар твердо продолжал наступать на него, Стридом даже отодвинулся на шаг. Этого было достаточно.

– А ну тихо! – прикрикнул Пинаар голосом, который обычно применял, лишь чтобы напугать рекрутов. – Хватит, наслушались. Настало время, чтобы мы были правдивы друг перед другом.

Повернувшись спиной к Стридому, Пинаар обращался ко всем, ко всем им.

– Хватит притворяться, будто мы играем игрушками, а не человеческими жизнями. Мы разбиты. Возможно, мы были разбиты не в честном и рыцарском бою, но это не игра, а война, и жаловаться некому, особенно после того, что мы сделали. Да, именно после того, что мы сделали, ибо на всех нас пятно греха.

– Вы предатель, вы подрываете нашу борьбу! – крикнул Стридом и потянулся к своим охранникам.

– Нет уж, это вы помолчите! В зубах навязло, как вы клевещете на людей, которым в подметки не годитесь. Давайте продолжайте, Хендрик! – неожиданно поддержал Пинаара кто-то с места.

Вдохновленный поддержкой, Пинаар глубоко вдохнул, полный решимости завоевать аудиторию.

– Вы тут говорили о предательстве. Но правду, которая жжет мое сердце, вам не заглушить! Да, я прекрасно помню всю эту чушь насчет того, каким должен быть бравый африканер, а когда банту восстали от безысходности, то те, кто все это проповедовал, бежали за тридевять морей, оставив нам воевать за них. Я знал вас тогда, и я знаю вас сейчас. Вам не заткнуть мне рот, потому что я знаю вас. Вы – сатана.

Он угрожающе выбросил вперед руку, словно был юношей семнадцати лет, и старые медали зазвенели у него на груди.

– Бросьте, Хендрик, – боязливо подал голос Шееперс, – все мы в одной лодке. Мы должны держаться вместе и быть верными друг другу. Вы не подумали о том, что здесь не найдется ни одного человека, которого имперцы не вздернули бы без малейших колебаний?

– И что с того?! – воскликнул Пинаар. Он переходил взглядом с одного лица на другое. – Я молчал целые недели, но мои убеждения больше не позволяют этого делать. Я отлично помню тех самозваных образцовых африканеров, которые копошились за нашими спинами, нашептывали, клеветали на тех из нас, кто по-настоящему воевал и потерял на войне здоровье. Даже теперь, когда я смотрю вокруг, я вижу страх! Страх в лицах бравых воинов, которые боятся, как бы какой проходимец не сказал, что они вроде бы не настоящие африканеры! Есть ли сомнения в моем сердце? Да, есть, потому что путь, которым мы вели наших людей, оказался ошибочным, а у нас нет мужества свернуть с него в сторону. Мы разбиты, нас обманули, но наш народ не должен платить за наши ошибки. И я говорю вам, что если мы не отведем наш народ от края пропасти, то Бог отвернется от нашей нации из-за нашей ненависти и наших преступлений, наших грехов, нашей гордыни. Пинаар перевел дыхание.