Дмитрий Федотов - Они среди нас

— Бери выше, сам Золотарев!

— Ну да?! Как же это он снизошел до нас, простых смертных?

— Не пыли, Олег! — Мне стало немного обидно за мага. — Андрей Венедиктович действительно редко отзывается на просьбы, но этот случай, по-моему, его здорово заинтересовал. А может быть, даже и напугал…

— Брось! — отмахнулся Ракитин, уплетая золотистую осетрину за обе щеки. — Золотарев не из тех, кого можно напугать. Вспомни хотя бы прошлый Новый год, когда он пожар в театре в одиночку погасил, причем без воды и огнетушителей, как очевидцы уверяли…

— И все же я уверен, что наши «мумии» его сильно… озадачили, что ли? — продолжал настаивать я, пытаясь поймать ускользающую догадку, но она никак не давалась. — Понимаешь, он меня перед уходом попросил обязательно сообщить ему имя этого паранорма, когда мы его поймаем.

— Если поймаем…

— Ну, да. Но ведь Андрей Венедиктович — очень сильный маг, так неужели же он не смог бы вычислить этого ублюдка?

— Наверное, просто не захотел, — пожал крутыми плечами разомлевший от еды Олег.

— Да нет, я думаю, он именно не мог этого сделать!

— Почему?

— Потому что тот сильнее Золотарева! — высказал наконец я свою догадку и торжествующе уставился на друга.

— М-да! — крякнул озадаченный таким поворотом капитан. — Но в таком случае нам его действительно не поймать?

— А это мы еще посмотрим! — самоуверенно заявил я, но больше для Олега, чем для себя.

— Ладно, — Ракитин с хрустом потянулся и хлопнул меня по плечу, — я пошел, надо еще раз с Клоковым переговорить. Спасибо за обед. Если что надумаешь, звони на мобильный. Пока!

— Ты тоже держи меня в курсе. Привет Алене, пусть уж на меня не обижается за воскресенье, — попросил я, вспомнив наш «бурный» отдых.

— Не переживай, велено передать, что ты полностью реабилитирован! — сказал Олег и быстро направился к своей служебной «ауди».

Я же, не торопясь, расправился с остатками шашлыка, допил пиво и пешком пошел домой, благо жил буквально напротив парка.

Остаток дня я бессовестно провалялся на диване с какой-то книжкой, отключив телефон и почти забыв про свое расследование. Все мое сознание вновь было заполнено чудесным образом Ирины, и никаких путных мыслей не приходило в мою распаленную воображением предстоящей встречи голову. Это уже был, что называется, клинический случай, от которого не помогали ни «макивара», ни контрастный душ. Умом я понимал, что так не бывает, что со мной происходит нечто не совсем нормальное для взрослого человека, может быть даже, меня действительно загипнотизировали. Перед глазами все время возникало загадочное прекрасное лицо с таинственной улыбкой и искрящимися пониманием глазами и заслоняло остатки разумных мыслей, а память услужливо возвращала воспоминание удивительного, ни с чем не сравнимого, счастливого и спокойного единения. С ней?!..

На следующий день, кое-как дождавшись назначенного срока и все еще слегка робея, я переступил порог центра «Световид». Кабинет номер семь встретил меня весьма интригующей вывеской «Диагностика энергоинформационного состояния организма». Я постоял перед светло-ореховой дверью несколько секунд, зачем-то глубоко вздохнул и нажал на витую бронзовую ручку.

Ирина, строгая, сосредоточенная, в обалденном, полупрозрачном белом халатике, под которым… нет, лучше туда не смотреть!.. встала мне навстречу из-за обычного полированного стола. На нем россыпью лежали какие-то цветные диаграммы, стоял стандартный комплекс связи «Россия» со всеми полагающимися электронными наворотами, а рядом расположился такой же обычный офисный канцелярский комплект из матово-черного пластика с кучей разноцветных стилосов, маркеров и фломастеров. В углу тихо жужжал мощный войс-компьютер «Селигер» последнего поколения с двадцатидюймовым плазменным монитором, в рабочем объеме которого среди виртуальных джунглей скакали хихикающие мартышки и поедали вырастающие то тут, то там виртуальные бананы и апельсины.

— Привет медицине двадцать первого века! — я постарался принять невозмутимый вид, хотя внутри все так и пело от радости новой встречи с этой удивительной женщиной, пробившей совершенно непонятным образом скорлупу моего холостяцкого затворничества.

— Привет, знаток изнанки жизни, — лишь намек на улыбку на миг озарил ее прекрасное лицо. — Раздевайся и ложись на кушетку!

— Как, совсем? — на меня напал вдруг легкий приступ фривольности, не иначе как со страху.

— Ох, какие мы сегодня смелые! — она взглянула на меня с иронией. — Нет, только до нижнего белья.

— Слушаюсь и повинуюсь. А если его нет?.. — я никак не мог остановиться.

— Не хамите, больной! — она поджала нижнюю губку и нахмурилась. — По-моему, мы пока еще не в тех отношениях, чтобы…

— Понял. Раскаиваюсь. Больше не повторится! — я замешкался с джинсами, не рискуя снимать их под ее сердитым взглядом.

Ирина оценила ситуацию и отвернулась к столу.

— Ложись на спину, руки — вдоль тела. Расслабься, можешь закрыть глаза.

Я безропотно повиновался, почувствовал, что она уже стоит рядом, но подглядывать не стал, хотя очень хотелось.

— Вы лежите на спине, ваши руки вытянуты вдоль тела, ваши глаза закрыты, вы слушаете мой голос и постепенно перестаете ощущать кончики ваших пальцев.

Голос был низкий, грудной, проникающий, казалось, до самого позвоночника. Его хотелось слушать, слушать, слушать…

— Вас зовут Дмитрий, вам тридцать шесть лет, вы сотрудник еженедельника «Вестник», вы пришли на прием к врачу и теперь перестаете ощущать руки и ноги целиком…

Ощущение было странным: я как бы раздвоился. Я одновременно лежал на кушетке и стоял рядом, глядя на самого себя, хотя глаза мои были закрыты. И я действительно обнаружил, что не чувствую ни рук, ни ног. Но это знание не вызывало никаких опасений или тревоги, наоборот, оно воспринималось как само собой разумеющееся и естественное. А голос продолжал теперь как будто издалека:

— Вы находитесь в кабинете, вы носите бороду, вы водите машину, сегодня четверг и теперь вы полностью не ощущаете своего тела…

На какой-то миг возникло чувство стремительного падения, но оно тут же сменилось ощущением парения. Будто я повис в воздухе, точнее, я сам стал воздухом и мог двигаться в любом направлении, не прилагая никаких усилий. Голос исчез совсем, и осталось только чувство безмерной свободы и радости, и продолжалось это тысячу лет, и не нужно было больше ничего, и не хотелось…

— Раз, два, три! — это прогремело, как раскат грома, как приказ, которого нельзя ослушаться, как глас небесный.