Константин Образцов - Красные цепи

Гронский протянул ей руку, помогая подняться. Она встала, с трудом приходя в себя и морщась от боли в подвернутой так неловко лодыжке.

— Пожалуй, самое время отсюда уйти, — сказал он. — Если, конечно, у тебя нет больше здесь никаких дел.

Алина посмотрела на Гронского, на покрытые волнами прогнувшегося металла крыши, трещины в стенах, на летящую из каменного провала сажу и на затянутый дымом вход на чердак.

— И как мы уйдем?

— Не беспокойся. Я знаю другую дорогу.

Он взял ее за руку и повел по заснеженным крышам.

Сообщение о пожаре в квартире номер 22 поступило на пульт пожарной охраны в 3.45 утра, но первые расчеты прибыли только минут через тридцать. Позже пожарные и спасатели и сами не могли объяснить себе причину такой необычно долгой задержки: им как будто пришлось преодолевать состояние странного оцепенения, среднего между сном и бодрствованием. Довольно много времени потребовалось и для того, чтобы добраться до места возгорания через запутанный лабиринт дворов, протянуть шланги к немногим работающим гидрантам на улице, так что, когда пожарные команды наконец приступили к тушению, весь дом был объят гудящим неистовым пламенем, которое уже протягивало жадные хищные пальцы к соседним зданиям. Следом за пожарными приехали кареты «скорой помощи», автомобили полиции и бойцы МЧС, которых вызвали перепуганные жильцы других домов, наперебой кричавшие в телефонные трубки о страшном взрыве, сотрясшем квартал. В тесном дворе у горящего дома столпились его бледные жители, похожие на вытащенных из воды обитателей морских глубин, в наспех наброшенных поверх пижам и ночных рубашек пальто, сжимая в руках те из своих жалких пожитков, которые им удалось спасти. Среди них суетились пожарные, спасатели, врачи, полицейские и несколько человек в черных комбинезонах и бронежилетах, выскочивших из дверей черного хода за несколько минут до того, как огонь охватил весь дом. Грузный мужчина в байкерской кожаной куртке с трудом удерживал высокую женщину с короткими черными волосами, которая рвалась обратно в полыхающий пламень так, как будто там осталось нечто более ценное, чем ее жизнь.

Десятки брандспойтов сражались с пожаром, обрушивая в пламя тонны воды, и в конце концов старые и прогнившие деревянные перекрытия дома не выдержали напора двух стихий: шесть этажей пылающих обломков, балок, стропил и горящего скарба с треском рухнули разом вниз до самого подвала, погребая под собой подземелье, разложившиеся мертвые тела, недвижную нежить и капище Некроманта. Как слезы, брызнули вылетевшие стекла, из черных окон повалил дым и густые облака серой пыли, как будто недобрые души спасались бегством от разъяренного пламени. Остатки грязных стен и обшарпанных лестниц с грохотом сложились внутрь, и от дома остался лишь остов с пустыми глазницами оконных проемов, подсвеченных багровым пламенем, словно глаза жуткой каменной маски, надетой на пустоту…

Иван Каин стоял неподвижно, со спокойным достоинством глядя в огонь, уничтожающий его полотна. У него на груди рыдал и бился доктор Зельц, захлебываясь слезами и повторяя раз за разом одно и то же:

— Она погибла! Погибла! Моя любовь! Она погибла, сгорела! Моя любовь…

Каин одной рукой обнимал его за плечи, а другой держал накрытую простыней картину, последнее свое творение, написанное прошлым вечером. Порыв ветра откинул на мгновение простыню, открыв тем, кто желал бы это увидеть, исполненное ярости и ужаса лицо Якова Самуиловича Роговера, пенсионера и библиографа, исчезающее в языках клубящегося адского пламени.

Холодное небо было спокойным и чистым. Бледное солнце светило неярко, ровно, устало дожидаясь конца короткого дня. Деревья далекого парка на другом берегу, тягучие серые воды реки, дома и сам воздух застыли в прозрачном молчании, чувствуя морозное дыхание близкого зимнего сна. Угасающий свет тихо лился в окно и ложился на стены и пол желтоватыми длинными клиньями.

— Сегодня еще троих привезли, — сказала Алина.

Она сделала глоток зеленого чая и взглянула на Гронского. Синяки и ссадины на бледном лице превратились в смутные тени. Под белой рубашкой просвечивали повязки на груди и левой руке. Алина машинально прикоснулась кончиками пальцев к своей щеке: три длинные царапины уже давно перестали болеть и кровоточить, превратившись в розовые отметины на светлой коже.

Прошедшие две недели выдались беспокойными, но это была относительно нормальная суета рабочих будней, пусть даже причинами ее являлись отголоски тех событий, которые завершились памятной ноябрьской ночью, когда в пламени объемного взрыва сгинул зловещий лорд Марвер. Тогда, уже под утро, Гронский и Алина ввалились домой, покрытые грязью, копотью и кровью, измученные и истерзанные, в странном состоянии лихорадочно радостного возбуждения. Они так и не уснули: сидели на кухне до самого рассвета и разговаривали, словно пытаясь с помощью слов выпустить прочь из души темную мглу кошмарных переживаний.

На следующий день Алина поехала к отцу и, пока его не было дома, собрала вещи и вернулась в свою квартиру. Теперь та не казалась ей больше ни чужой, ни страшной. Алина наспех привела себя в порядок, переоделась и отправилась на работу. Ее бурная деятельность последних недель принесла неожиданные и запоздалые плоды: на основании результатов исследований эксгумированных останков погибшей в августе девушки-телохранителя, тела несчастной Марины и еще одной жертвы все аналогичные случаи были объединены в одно производство, и по ним начато новое уголовное дело. Лучшие силы Следственного комитета и полиции города были брошены на поиски серийного убийцы, так долго и безнаказанно совершавшего свои кровавые преступления. Одно за одним в морг поступали все новые эксгумированные тела в сопровождении документов, в которых в категорической форме подтверждалась важность и приоритетная необходимость этих экспертиз для скорейшего изобличения загадочного злодея. Алина организовывала работу, распределяла поступающие тела между сотрудниками своего отдела, подписывала акты и молчала. К телам жертв Вервольфа она сама больше не прикоснулась ни разу.

По факту выявленных нарушений при исполнении служебных обязанностей специалистами городского Бюро судебно-медицинской экспертизы было назначено служебное расследование, имевшее серьезные перспективы стать уголовным делом. Впервые за последние недели на работе появился Эдип: бледный, небритый, всклокоченный, с затравленным взглядом покрасневших от алкоголя глаз. Его нашли на собственной даче, в компании нескольких бутылок виски и заряженного охотничьего ружья, которое он, к огромному счастью для себя, не успел применить против обнаруживших его сотрудников полиции: когда они вошли в дом, бывший руководитель отдела судебно-медицинской экспертизы трупов мирно спал. Что же до Мампории, то он еще неделю назад написал заявление о предоставлении отпуска за свой счет и отбыл на родину, откуда, судя по всему, возвращаться не собирался.