Девастатор - Велиханов Никита

— Как интуиция подскажет, —усмехнулся тот.

— Я хочу тебя спросить. Ты ведь тоже... из той организации?

— В одной из ипостасей своих — да, — сверкнул глазами Лесник.

— Значит, ты не во всем с ними согласен?

— Понимаю. Ты хочешь спросить, на какое ведомство я работаю. Чей я ведомый.

— Я не так хотела спросить...

— Но именно это имела в виду. Ничей, поверь мне на слово. Работаю сам на себя. Это моя высшая ипостась.

Ирине вдруг опять стало стыдно.

— Лесник, прости меня, пожалуйста... за заколку.

— Ничего. Помнишь, ты вначале тоже очень часто не хотела меня слушаться, —он улыбался, но по-прежнему чуть печально.

— Это в последний раз!

— Знаю. Тебе пора, на работу опоздаешь. Я посижу ещё немножко.

Шумел осенний парк. Пахло листвой и озером. Лесник встал со своей скамеечки и поцеловал Рубцову на прощание. Та с притворной улыбкой смотрела на него испытующе, но Лесник, как и Борисов, оставался для неё непроницаем. Она повернулась и быстро пошла прочь! Лесник снова опустился на неудобную скамеечку. Сейчас она выполняет его поручение и думает только об этом, заслонившись от неприятных чувств и мыслей. Гораздо позже она поймет, почему Лесник пригласил её на последнее свидание именно в Орехово-Борисово, провел по Борисовскому проезду и беседовал с ней возле Борисовского пруда, что он хотел всем этим сказать. Но это будет позже.

Лесник поднял голову и подмигнул вслед удалявшейся маленькой фигурке.

— Прощай, девонька. Возрадуемся, —проговорил он чуть слышно.

Майор Борисов выслушал её внимательно, не перебивая, но и не оставаясь безучастным: когда кивал слегка, когда задавал уточняющие вопросы. В поддержание эмоционального контакта во время беседы он умудрялся вкладывать ровно столько энергии, чтобы собеседнику было всегда тепло, не отпугивая его излишним жаром и не замораживая его равнодушием. Во всяком случае, с Ириной он умел общаться именно так. Она позже попробовала сама следить за собой и убедилась, что ровный тон — большое искусство и овладеть им не просто.

Борисов потянулся к нераспечатанной пачке "Явы" и стал вертеть её в руках.

— Хорошо, что ты подняла эту тему. Пусть даже по заданию Лесника. Не думаю, что тебе было комфортно играть за два клуба сразу. Команды ведь могли встретиться и на одном поле... Прямо скажем, не футбольном.

Ирина вдруг словно заново увидела сидящего перед ней человека, без привычных клише и кривых призм, через которые воспринимает собеседника всякое сознание: "начальник", "отец-командир", "железный спецназовец", "тормоз"... Пожилой человек, живая душа, пережившая такое, что не дай бог никому — почему-то все слова, которыми она могла бы выразить своё восприятие Борисова сейчас, имели в корне слово "живой". Обычный смертный человек, прошедший через ад и лишь немного уставший. Простой майор, от которого сейчас в немалой степени зависят судьбы миллионов людей. А он и не думает об этом, словно ему не впервой. Привычно обыгрывает в голове варианты. Примеривается, как воин — где рубануть мечом.

— Одно мне непонятно. Я не удивляюсь, что твой Лесник прекрасно осведомлен о наших делах, — Борисов сделал неопределенное движение рукой в сторону Рубцовой. — Меня не удивляет, что он в курсе дел... э-э, противной, в некотором смысле, стороны. Непонятно, откуда он знает о местонахождении Челнокова. Впрочем, подобрать объяснение, конечно, можно: по поручению командиров выследил физика, но ведя свою личную игру, не сдал его, а оставил про запас. Для нас. Но найти объяснение можно чему угодно. У нас Илья большой специалист по этому делу. А вот как Лесник раздобыл эту информацию в действительности?

— Значит, для астома и "сканирования" он тоже недоступен? Опять приятно. Знаешь, мы с ним как-то выполняли сходные задания: я — в Армении, он —в Азербайджане. Союз разваливался, надо было вывезти в Россию кое-какое оборудование. Тогда ещё война в Нагорном Карабахе шла, но мы поддерживали контакт. В общем, горячие деньки были. Что-то мы с ним все время в равном статусе, но по разные стороны...

"Такой бесплатный сыр может оказаться ловушкой Братства, — размышлял Борисов. — Заманят в укромное место, убедятся, что, несмотря на уговор, мы играем против них, — и шлепнут. Могут даже не сразу. Просто: приедем, спустимся, а там вместо девастатора —старый кинопроектор. Или просто куча дерьма в виде намека. А они проследят за нами и сделают выводы. Под эту операцию они могут и Челнокова в расход пустить, и даже Рубцову. В Ирине я не сомневаюсь, да и Илья сказал бы, что она наша. Тем более: сдать её они вполне в состоянии.

С другой стороны, аргументация у Лесника железная. Получается, я сам подтолкнул телегу с горы, полагая, что изобретатель у них и теперь уж всё равно... Кстати, о Челнокове. Додумать я всегда успею, займемся для начала Шаттлом. Тем более, что время, говорят, дорого".

С самого утра Шаттла донимало нехорошее предчувствие. Был у него какой-то ангел-хранитель, позволявший выпутываться из гибельных ситуаций. Как тогда, в парке, почувствовал внезапно вот такую же тоску. Спрятал аппарат, прибился к какой-то отдыхающей компании, сумел так понравиться, что его даже подбросили до Сокольников на машине. Хотя он терпеть не мог людей, веселые сборища обычно использовал для того, чтобы наплевать всем в душу. Но нужно было как-то выбраться из "Лосиного острова", появилась уверенность, что если он будет один, его обязательно схватят. Пришлось преодолеть отвращение и прикинуться весельчаком.

В тот же вечер датчик, установленный в схроне, дал сигнал: хранилище вскрыто, девастатор похищен. Прав оказался тот продажный мент: он под колпаком. Умом Алексей понимал, что надо скрываться, строить новый девастатор. Возле схрона он, конечно, так и не появился. Ждут, наверное, до сих пор. А может быть, разобрались в его технике и поняли, что ждать бессмысленно. Так же бессмысленно, как ему туда идти.

Умом можно понять всё. Но решимости не было. Как-то не заладилось всё, усилия многих лет обернулись прахом. Труды, мытарства, предательства, взлеты и падения... И вот очередной обвал. Надо было сразу строить два девастатора, тогда сейчас не было бы так паршиво. С другой стороны, два арбуза в одной руке не удержишь, увеличивался риск, что один из аппаратов будет обнаружен.

Хорошо хоть валюта цела. У него оставались ещё шестьсот тринадцать тысяч долларов. Для рядового российского слесаря он был достаточно богат. Но Челноков привык мерить себя другими масштабами. Хотя шум речного порта, лязг железа, вой, гудки и звон механических монстров были с детства ему знакомы. Его родной город был зажат между тремя заводами. Алексей на всю жизнь запомнил, как они определяли направление ветра по запаху, стоявшему над Мариуполем.

Почему он не уехал из Москвы немедленно? Так, наверное, собака, зарывшая в землю кусок "на черный день", вернувшись и не обнаружив его, долго вертится на месте, обнюхивая все вокруг. Он был слишком привязан к своему детищу. Они составляли как бы единое целое. Челнокову теперь казалось, что без девастатора он — ничто, потерянный и жалкий человечишко.

Чувство опасности стало невыносимым. "Будь что будет!" Улизнув от мастера, он выбрался из слесарного цеха и направился к невысокому кирпичному участку стены между котельной и неприступным забором, собранным из бетонных плит. Начальство то и дело затягивало этот неофициальный служебный вход колючей проволокой, но через неделю-другую неутомимые портовые рабочие вновь проделывали дыру в заграждении. Челноков, не оглядываясь, перемахнул через стену и пошел по проезду подальше от гавани. Людей здесь было мало, машин —и того меньше. Поэтому "Победа", которая вскоре остановилась в двадцати шагах от него прямо по курсу, Алексею сразу не понравилась. Из неё вылезли двое. На вид не очень сильные, но зловещего вида мужики в черных очках. Челноков повернулся было назад, но оттуда подкатывала стоявшая ранее возле проходной светлая "копейка" с двумя такими шкафами, что шансов прорваться впереди показалось всё-таки больше.