Голубое шампанское - Джон Варли

К тому же он сам был толкачом, и ползуны его совершенно не заботили. Он согласился с фразой, сказанной Мэриэн вскоре после взлета. Мэриэн только что вернулась из первого отпуска после своего первого полета и потому, естественно, оказалась пьянее всех.

– Гравитация – это дерьмо, – буркнула она, и ее тут же стошнило.

* * *

До Эмити три месяца полета, и еще три месяца обратно. Он не имел ли малейшего понятия о том, сколько это будет в милях; после десятого или одиннадцатого нуля мозги попросту заклинивало.

Эмити. Дерьмовый Город. Он даже не стал сходить с корабля – зачем? На планете жили существа, отчасти смахивающие на десятитонных гусениц, а отчасти на мыслящие куски зеленого дерьма. Туалеты оказались на Эмити революционной идеей наряду с мороженым, шербетом, пончиками с сахарной пудрой и мятой. Канализация тут не прижилась, зато сладости встретили с восторгом, и корабль под завязку набили всеми простыми или изысканными десертами, известными на Земле. В довесок к грузу они доставили мешок ободряющих писем для всеми заброшенного земного посольства. В обратный рейс корабль нагрузили непонятной сероватой грязью, представляющей, как догадался Ян, огромную ценность для кого-то на Земле, прибавив к ней ящик с письмами для оставшихся дома друзей. Яну не было нужды их читать, он и так догадывался об их содержимом. Все письма сводились к одной фразе: «Вытащите меня отсюда!»

Он сидел возле иллюминатора и наблюдал за семейством туземцев, неуклюже ползущим по дороге от космопорта. Время от времени они останавливались и проделывали нечто напоминающее местный вариант группового совокупления. Дорога была бурого оттенка. Земля тоже была бурой, а вдалеке виднелись унылые бурые холмы. В воздухе висела бурая дымка, и даже солнце тут было желтовато-бурым.

Он стал думать о замках на вершинах стеклянных гор, о Принце и Принцессе, об ослепительно-белых лошадях, мчащихся галопом среди звезд.

* * *

На обратном пути он занимался тем же, чем и по дороге сюда: обливался потом среди гигантских труб двигателя. Здесь, за металлическими стенами, пульсировала непостижимая энергия. А на самих стенах крошечные плазмоиды медленно вырастали в большие. На глаз их рост совсем не замечался, но если этими наростами не заниматься, они вскоре выведут двигатель из строя. Работа у него была простой: соскребать их со стен.

Не каждый способен стать астрогатором.

Ну и что, собственно? Честная работа, не хуже прочих. Он сам выбрал ее давным-давно. Люди проводят жизнь, либо ползая под g, либо толкая с[29]. А когда устаешь, пропусти стаканчик-другой. И будь у толкачей устав, его написали бы именно таким.

Плазмоиды – красные каплевидные кристаллы. Когда их снимаешь со стенки, одна из поверхностей остается плоской. Они полны жидкого огня и на ощупь горячи, словно сердце звезды.

* * *

Выходить из корабля всегда тяжело. Многие толкачи так никогда и не выходят. Когда-нибудь ему тоже не захочется выходить.

Он постоял немного, приглядываясь. Поначалу всегда нужно просто постоять, пассивно пропитываясь изменениями, привыкая к ним. Большие изменения его мало заботили. Здания он воспринимал как громоздкую мебель, и не все ли равно, как они расположены? Зато мелкие изменения нередко приводили его в изумление. К примеру, уши. Почти у всех людей на улицах не было мочек. Каждый раз после возвращения он чем-то напоминал себе обезьяну, только что свалившуюся с дерева. И когда-нибудь он увидит, что все щеголяют с тремя глазами или шестью пальцами, а девочки не хотят слушать истории с приключениями.

Он стоял, понемногу приходя в себя, приглядываясь к тому, как люди наносят на лица косметику, прислушиваясь к языку. Похоже, все вокруг говорят на испанском, приправленном английскими или арабскими словами. Схватив за рукав одного из своих, он спросил, в какой стране они сели. Тот не знал, пришлось обратиться к капитану.

– Аргентина, – сказал он. – По крайней мере, так она называлась, когда мы улетали.

* * *

Кабинки фонов оказались меньше, чем он помнил. Интересно, почему?

В записной книжке он отыскал четыре имени. Он сидел перед фоном и гадал, кому позвонить первой. Взгляд остановился на строчке «Рейджент Шайнингстар Смит», он ввел имя в фон и получил ее номер и адрес в Новосибирске.

Справившись о расписании полетов – сразу звонить он не стал, – Ян узнал, что челнок в другое полушарие вылетает через час. И настал момент, когда он, вытерев вспотевшие ладони о брюки и глубоко вдохнув, увидел ее возле кабинки фона.

Несколько секунд они молча вглядывались друг в друга. Она увидела мужчину намного меньшего роста, чем ей помнилось, но мощного сложения, с крепкими плечами и сильными руками. Рябое лицо отталкивало бы взгляд, не будь на нем ласковых глаз. Перед ним же стояла высокая женщина примерно сорока лет, красивая именно той красотой, какую он ожидал увидеть. Беспощадная длань возраста лишь слегка коснулась ее. Наверное, она борется с непокорной талией и хмурится, замечая морщинки, но какое ему до них дело? А главное, самое для него главное, он сейчас узнает.

– Это вы Ян Хейсе, да? – спросила она наконец.

* * *

– Просто чистое везение, что я вас вспомнила, – говорила она. Ян отметил подбор слов – она могла сказать и «совпадение».

– Это было два года назад. Мы снова переезжали, я разбирала кое-какие вещи и наткнулась на тот плазмоид. Я не вспоминала вас уже… лет пятнадцать.

Ян что-то буркнул в ответ. Они сидели в ресторане, уединившись от большинства остальных посетителей в кабинке неподалеку от стеклянной стены, за которой корабли опускали в стартовые шахты или вывозили из них.

– Надеюсь, я не накликал тогда на вас неприятности, – сказал он.

Она пожала плечами.

– Конечно, мне досталось от родителей, но это случилось так давно. В любом случае, я не стала бы дуться на вас так долго. Более того, со временем я пришла к мысли, что ради нашей встречи стоило пережить и взбучку.

Она все рассказывала, какой переполох поднялся в семье, о приезде полиции, о расследовании, удивлении, а под конец – беспомощности. Никто толком не мог понять, как отнестись к ее рассказу о незнакомце. Его вычислили достаточно быстро – но в результате лишь установили, что на Земле его нет, а вернется он очень и очень не скоро.

– Я не нарушил ни единого закона, – подчеркнул