Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Розмич тоже глаза опускал, хотя самому стыдиться вроде как нечего. А при первой возможности ушёл к костру. На душе было до того неспокойно, будто та самая рысь когтистой лапой скребёт.

На землю уже спустились сумерки, студёный, инистый воздух драл горло. Над стоянкой растекался едва ощутимый аромат жареного мяса, но есть совсем не хотелось.

Присев на влажное бревно, Розмич не выдержал – запустил руку в ворот, проверить, не поцарапана ли грудь. И замер. Пальцы наткнулись на мешочек из тонкой кожи, в котором хранил оберег и…

– Затея! – выпалил алодьский дружинник. Взвился на ноги.

Он окинул испуганным взглядом костёр – Ловчана нет, зато кульдей рядом. Тоже вскочил, уронив какую-то посудину.

Ещё четверо белозёрцев, сидевших подле огня, вскакивать не спешили, но насторожились, схватились за рукояти мечей. Розмич поспешил успокоить воинов и уволок кульдея в сторонку. Едва ли не за шкирку тащил.

– Затея – змея! – горячо шептал он. – Затея!

Ултен непонимающе мотал головой, а когда костры белозёрского отряда остались поодаль, спросил:

– Розмич, что стряслось-то!

Дружинник наконец отпустил перепуганного кульдея и остановился.

– Загадка! – выпалил он. – Загадка волховская!

Ултен глядел непонимающе, часто моргал.

– Старик говорил: змею на груди пригрел! – продолжал Розмич. – А мы отчего-то подумали, будто он о человеке!

– А об ком ещё думать? – осторожно, как у буйного, поинтересовался скотт.

Розмич горячо ругнулся, запустил руку в ворот и сорвал с шеи шнурок, извлекая наружу потаённый мешочек.

– Вот! Всю дорогу на собственной груди грел!

Не дожидаясь новых вопросов спутника, развязал хитрый узел и извлёк послание. В том, что письмена не обережные, дружинник уже не сомневался.

– Прочесть сможешь?

Кульдей уставился на испещрённую закорючками кожу, как на величайшее диво. Тут же прищурился, беззвучно зашевелил губами.

– Ну чего там? – торопил Розмич.

– Погоди!

Ултен поднёс записку к самому носу – в сумерках, вдали от костра, разглядеть письмена оказалось очень непросто.

– Латынь, – многозначительно пробормотал он.

– И чё? Чё это слово означает? Проклятье, да?

– Тьфу ты! Письмо латиницей выведено. Ишь ты, Затея-то непроста! Девка, а такие письмена знает!

– Не томи, кульдей! Что там? Об чём говорится?

Скотт читал медленно, по слогам:

– Людей по приказу Полата убили. Нас заневолили оклеветать.

– Чего? – после некоторого раздумья выпалил Розмич. – А ну, читай снова!

Ултен прочитал. И ещё раз, и ещё… На десятом читать сызнова отказался, да и сумерки сгустились так, что письмена едва просматривались.

– И чего это значит?.. – медленно, с угрозой проговорил Розмич.

Под суровым взглядом дружинника кульдей стушевался, замямлил что-то невразумительное. Но Розмич уже не слушал, погружённый в собственные мысли, в сравнении с которыми даже полынь слаще мёда кажется.

Когда спала оторопь, дёрнул скотта за рукав, велел:

– Пойдём. Ловчана разыскать нужно!

Ловчан нашёлся сам, не ступили и десятка шагов.

Лицо бескровное, глаза огромные и будто пустые. Губы сжаты в тонкую линию, плечи напряжены так, что жилы того и гляди лопнут. Вена на шее неистово пульсирует.

– Ты как тут очутился? – насторожился Розмич.

– Вас искал. Видел, как ушли, а нагнать не успел. После окончательно потерял. – Ловчан хватанул ртом воздух, опёрся рукой о ближнее дерево. – Разговор есть.

Ни Розмич, ни кульдей не осмелились перебить дружинника. Ждали.

Тот некоторое время собирался с мыслями, после огляделся и пробормотал:

– Просто в голове не укладывается. – Снова вздохнул. До того тяжко, будто грудь могильным камнем придавлена. – Я тут…

– Не томи, Ловчан!

– У меня живот прихватило, ну я в кусты и отошёл. Подальше, чтобы… не сильно разило. Сижу… и тут голоса рядом. А сумерки уже, видать меня плохо. Хотел крикнуть, но прикусил язык, потому как в говорившем князя узнал. Не мог же я Полату сказать, мол, отойди, княже, я тут… тужусь. Пришлось молчать.

– Ну! – подтолкнул Розмич.

– Ну и слышу… Полат вещает: «Это знак божий! Туго нам в Новгороде придётся. Кабы живыми остаться». А ему отвечают: «Не бойся, князь. Я твоих богов не боюсь, и ты их не бойся! Что до Новгорода – Олега там не будет».

Полат вроде как рассердился, кулаком о ладонь стукнул. А второй продолжает: «Валит не подведёт. Он дружину в Кореле не терял, как все думают. Просто увёл и до срока хорониться велел. Ему мурмане давно поперёк горла встали. Он при Гостомысле был уважаемым человеком. А при Рюрике да его варягах? Тьфу, одним из воевод. Они Олега по пути в Новгород встретить должны были, у порогов».

«Не оплошают?» – спросил Полат. Второй ответил: «Ты, князь, не в первый раз о том беспокоишься. Зря. На порогах всё по уму сделают. Я в Валите больше, чем в себе самом, уверен. Он мне жизнью обязан – это же я его тогда в Кореле на путь истины направил, против мурман настроил. Так что Новгород пуст, придёшь и сразу на княженье сядешь – кто единственному сыну Рюрика перечить станет, кроме Олега? А его уж и нет».

«А боги?» – вновь отозвался Полат. «Дались тебе эти боги! – рассмеялся второй. – Отцово наследство заберёшь, сделаешь подношение побогаче, и всё. Но… и обещанья свои не забудь. Сучка Едвинда с полукровкой варяжским тоже стоили немало». Полат ему: «Не забуду. Я добро помню. Всё выполню, если задуманное сбудется».

– Вот такие дела, – закончил Ловчан уныло. – Я опосля всё-таки высунулся малёк, второго разглядел. Арбуй это был. Дядя княгини Сулы.

Розмич стоял, будто пыльным мешком пришибленный, мысли в голове путались.

– Это что же? Олег убит?!

– Может, да, а может, и нет, – пробормотал Ловчан. – Вдруг сумел отбиться от Валитовой дружины. Кто знает? С Олегом тоже немало народу ходит.

Недоброе молчание затянулось надолго. Сумерки стали гуще самого наваристого киселя – того и гляди стемнеет окончательно. Вдобавок – похолодало так, что пальцы начали коченеть.

– А у нас тоже новость, – сообщил кульдей невесело.

– Какая?

Розмич хмыкнул. После рассказа Ловчана весть Затеи казалась сущей безделицей.

– Да Затея, дура, записку мне в сапог сунула, когда из Белозера уезжал, – равнодушно сказал он. – И с чего, спрашивается, решила, будто грамоту разумею.

– Так… это я сказал, – отозвался Ловчан.

– Когда?

– Ещё в походе. Она о тебе выспрашивала, а я хвалил, как мог. Она спросила, мол, неужели и грамоте обучен? Я кивнул.

– Так послание на латыни! – встрял кульдей. – Это редкая грамота! Очень редкая! Думаю, из нашего отряда никто, кроме меня, не прочтёт, даже князь. И в Алоди – одна Риона, стало быть.

– Ну… – Ловчан смутился окончательно. – Она спрашивала, по-каковски читать умеет, я и ответил, что по-всякому. Она перечислять начала – по-булгарски там, по-латыньски… а я каждый раз кивал. Я ж как лучше хотел.

– Эх ты… человек! – протянул Розмич. – Что делать-то будем?

– Долго придумывать нечего, надо скорее вперёд Полата до Новагорода пробираться, – зашептал Ловчан. – Кто там от Олега оставлен, при младшей Рюриковне? Предупредить. А коли русь пришла из-за Ильменя, то и Вельмуда. Так, мол, и так, вражьи замыслы. Если князя Олега порешили предательски – на Вельмуда, на русь одна надежда!

– Чует моё сердце, жив князь! Не судьба Олегу так бесславно помереть! – отозвался Розмич. – Но мечи ему наши ещё пригодятся. Словом, давайте ноги уносить, пока не поздно. Монах? Ты с нами? Или сразу до Алоди подашься? По Волхову спуститься сподручнее…

Ултен замешкался, упёрся взглядом в землю. Вдруг резво бросился в сторону и крикнул, что было мочи: «Ко мне! На помощь! Убивают!!»

– Ах ты ж, гад ползучий! – воскликнул Ловчан, оголяя клинок, и кинулся за кульдеем.

Розмич сорвал одним движением ножны, отбросил, как ненужную боле вещь, и сверкнул своим.

Белозёрцы не заставили себя ждать, словно бы давно были готовы к такому повороту. Те четверо, что доселе дневалили у огня, ринулись все разом навстречу Ловчану, оберегая монаха от скорой мести. Тот скрылся за спинами спасителей, и больше Ловчан его не видел.

Но и Розмич не успел прийти на помощь другу, следом на поляну со всех сторон высыпали и остальные, сонных не было, лишь жгучее желание разделаться с подручными Олега мешало им это намерение осуществить немедленно, толклись сильно. Розмич бросился на ближайших, кто подвернулся. Меч алкал крови и получил её дёшево.

В одно движение дружинник срубил двоих. Не насмерть – покалечил разве. Но и то хлеб, когда со всех сторон уже щетинятся копьями.

– Этого живым! – крикнул Полат, перекрывая всеобщий гвалт.

– Поди. Возьми! Попробуй! – проорал в ответ Розмич, укладывая на хвою нового белозёрца.

Ловчан рубился молча, на него наседало трое, а четвёртому уже не ходить по этой земле.

– Верёвки, олухи! Сети где! – заслышал Розмич Арбуево рычание.