Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

Мы практически неотличимы от вас. Хорошо, но без вызова одеты — нет, ни в коем случае не в чёрное, последнее обрело статус пошлости куда раньше известного сериала о «мэнз ин блэк». Серый, в еле заметную полоску костюм-двойка для мужчин, кремовый свитер-поло и бледно-голубые джинсы для женщин. Обувь экологичных фирм и рациональных форм. Лайковые перчатки или нечто не менее изящное, если нельзя обойтись вообще без них. Это весьма обобщённый абрис. Мало кто замечает, например, какая рубашка или джемпер надеты под пиджак и что за надпись украшает узкую полоску между отворотом брюк и краем башмака, серебром какой пробы отмечены старомодная булавка в петлице или этнический браслет на запястье. Неброское совершенство. Золота мы, кстати, избегаем, как и прозрачных самоцветов с их нагловатой игрой. По причинам исключительно эстетического характера. Вот яшмовый или халцедоновый булыжник в тонкой оправе попадает в самый центр мишени.

Если мы поселяемся в местах, где наблюдается регулярная смена сезонов, поверх всего накидывается монти-коут: любимое маршалом Монтгомери двубортное полупальто из «верблюжки» с капюшоном и клетчатой подкладкой, застёгивающееся на роговые пуговицы в виде волчьих клыков. На голове красуется лихой берет сдержанных тонов. Разумеется, экватор диктует иную моду, но по обычаю мы все равно закрываем тело вплоть до щиколоток и кистей рук. В Сибири и на Аляске, к тому же, носим национальную меховую одежду; так что беспокоиться о том, чтобы мы не замёрзли, не стоит труда. Абсолютно не стоит. Имею в виду — вообще. Температура тела стабильная, рукопожатие крепкое, по пульсу можно сверять секундомер.

Мы практически никогда не ездим на велосипедах и скутерах, мотоциклы и автомобили выбираем солидных, но не роскошных и уж, во всяком случае, не «продвинутых» и «знаковых» марок. Нет нам нужды и в повышенной проходимости транспорта. В личных геликоптёрах и авиетках — тоже.

Простите, «вертушках» и самолётах-мини. За выбором слов зачастую приходится следить — иначе рискуешь быть неверно понятым. Или понятым слишком верно.

С виду мы не такие уж европеоиды — при нынешнем смешении расовых признаков это бы слишком бросалось в глаза. Опять же, как в случае ювелирных предметов, — признак дурного вкуса. Хотя благородно темнокожих среди нас не встретишь, увы. В этом никто из нас не повинен — так сложилось исторически.

И писаных-переписанных красавцев и красавиц тоже не найдёшь. Хотя мы отнюдь не уроды: умеренно высокий рост, лёгкая (раньше говорили «аскетическая», нынче — «спортивная») худоба, чистая кожа, приятные черты лица. Смесь не более чем двух расовых типов, находящихся в ладу с самими собой. Выдам небольшую тайну: правый и левый профили у нас абсолютно сходны, если не считать мелких родинок (довольно часто) и шрамов (почти никогда). Популярнейший опыт, ставший таким лёгким благодаря спецэффектам рисовальных программ, в нашем случае вместо пары сестёр или братьев выдаёт совершеннейших близнецов. Возможно, оттого мы не двуличны, в противоположность большинству смертных. На уровне подсознания это их привлекает, но чаще — отпугивает. Ещё чаще происходит то и другое сразу. Учёные давно заметили, что человеческая физиономия, по своей природе изменчивая настолько, что обратить её в портрет — весьма непростое дело, обретает искомое постоянство и симметрию лишь в восковом подобии. Иначе говоря — в посмертной маске. Смерть делает идеальным.

Также мы не склонны оседать на одном месте и, так сказать, врастать в него корнями. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря, не так ли? А возвышение и низвержение империй с городами происходит постоянно — вот и приходится кочевать, ища не лучшего от хорошего, но всего лишь места, где тебя если обчистят, то умеренно, а коли прибьют, то не до самой смерти. (Хотя смерть в философском смысле — условное понятие.) Так действовали родовитые космополиты; в нынешний век миграций это не указывает ни на какую прирождённую зловредность.

В общем и целом, если собрать достаточное число нас в одном месте, мы невольно выдадим себя как родовым сходством, так и отчётливой инаковостью. Но это нужно ещё немало постараться. Исхитриться, одними словами. Я имею в виду в равной степени и тех из нас, кто бросает приманку и сопоставляет, и тех, кто приманку заглатывает — с единственной целью демаскировать себя. Поохотиться на охотника и подцепить на крючок рыболова. Раньше приходилось быть настороже и защищать наших дерзких отпрысков.

Теперь никому из людей не хочется давать нам какое-либо определение.

А ловить ловцов ныне без надобности. Сами набегают.

Наш народ гораздо меньше вашего: пропорция примерно один к десяти тысячам, банзай! Вас двадцать пять миллионов — нас две тысячи с половиной. Вас семь миллиардов — нас семьсот тысяч. Ложка соли в океане пресной воды. В мире сплошных мегаполисов концентрация возрастает, но это нисколько нам не вредит, напротив: святому отшельнику труднее сохранить инкогнито, чем грешному гражданину Вселенной, с головы до пят обложенному правильно составленными бумагами. Хитрить со всеобщей паспортной системой мы, кстати, начали ещё тогда, когда вид на жительство вдавливался остроугольным стилем во влажную глину. Это никакая не проблема: в многомиллионной деревне проворачивать наши дела куда проще, чем в обычной, тем более когда везде имеются свои люди.

Главное село государства по имени Стекольна — великолепная, сверхсовременная крыша для моей личной семьи. Поскольку невдалеке расположена резиденция Патриарха, местные секонд-хенды и салоны подержанных иномарок переполнены элитным товаром, коему лёгкая потёртость и обкатанность лишь придают стиль. Продукты можно купить, если захочется, у мелких фермеров, которые избегают химии и генных модификаций, а что дом или квартиру приходится арендовать — оно при наших родовых и семейных привычках несравненно удобнее, чем без конца вступать в отношения купли-продажи.

Да-да, вы поняли верно. У нас тоже есть семьи, которые любят держаться вместе, невзирая на то, что вероятность обнаружения оттого повышается. Терминология, как и несколькими фразами выше, — не моя; полицейская. Мне приходится обеспечивать взятками спокойствие моей жены, милого паренька по имени Трюггви, названых дочерей Рунфрид и Синдри — а кроме них, трёх (обычно — даже более) наших почек, которые пока не имеют истинных имен: только фигурирующие во взрослых паспортах.

Нет, люди ошибаются, именуя наших детей «птенцами» и считая, что мы инициируем самих смертных. Также тех, кто отчасти посвящён в наши тайны, нередко повергает в непристойный трепет идея, что жена имеет одинаковый с мужем пол. Нам же, напротив, кажется сущей нелепостью такой поистине человеческий вопрос: «Неужели Рун — не ваша родная дочка, Хьяр? Вы похожи почти как две капли воды, не считая цвета волос».