Юлия Зонис - Дети богов

Я не слушал. Я отмахнулся от пытавшихся удержать меня клешней — и настоящей, и протеза — и зашагал к холму.

Роса мгновенно промочила мои джинсы. Меч давил на плечо. Человек стоял, не трогаясь с места, стоял спокойно, глядел безмятежно — лишь солнечный луч блеснул на чуть вздернувшемся острие катаны.

Я пробился сквозь травяные заросли и начал карабкаться на холм. Ни следа не осталось от некогда окружавшего поселок деревянного тына. Всмотревшись левым глазом, я вполне мог увидеть этот тын, и низкие избы, и суетящихся между ними мужиков и баб: кто-то тащил сети, молодуха в косынке вела за руку ревущего карапуза, старик на пороге точил из полешка куклу… я не вглядывался. Я смотрел лишь на ожидавшего меня на вершине холма.

Некромант наконец-то тронулся с места и сделал пару шагов мне навстречу.

Я преодолел последние разделяющие нас сажени и остановился перед ним. Мы оба молчали. Когда молчание стало совсем уж нестерпимым, Иамен улыбнулся:

— Ну вот, Ингве, мы и встретились снова.

Мог бы выдать и что-нибудь пооригинальней, мрачно подумал я. А вслух сказал:

— Я вас прощаю.

— За что?

В голосе его прозвучало искреннее недоумение. Ах да. Совесть в некроманте пробуждалась лишь тогда, когда он оборачивался собакой.

— Не за что. Не хотите прощения, берите спасибо. За воду.

— Я вам ее не передавал.

Он снова улыбнулся.

— Зато слышал о том, как вы ее своеобразно использовали. Забавный вы человек, Ингве.

Я медленно начал закипать.

— Я не человек, я Т-лимфоцит. Вы что, забыли?

— Не придирайтесь к словам.

Во мне пробуждалась свежая, здоровая злость.

— А к чему мне еще придраться? Вы же безупречны. Вы — святой. Это я скотина. Остальные тоже скоты, их — на бойню. Лисичку вот только надо пожалеть. Да, и еще детей. Дети наивны и безгрешны, в них — наше будущее. Которое горящие корабли за плечом Ориона… Отойдите, Иамен.

Он медленно покачал головой.

— Отойдите. Вы же верите в расширяющуюся вселенную. Что ей станется, если я срублю одно маленькое дерево?

Иамен ответил с непривычной серьезностью:

— Сейчас неважно, во что я верю. Тем более, что не верю я ни во что. Важно, во что верите вы, ваш зверь и те, кто вас сюда притащил.

Я стиснул зубы. Те, кто меня сюда притащил… Некромант был прав, и правда его мне не понравилась. Совсем.

— Отойдите. Я убью вас.

— Попробуйте.

Я скинул меч с плеча и сжал в пальцах рукоять. И снова древнее оружие ответило глухим подземным гулом. Как и вся моя армия, меч рвался в бой. Ему не терпелось отведать некромантовой крови.

— Отойдите, Иамен. Я, может, и не буду рубить ваше дерево. Так, листочек на память оторву…

— Не дам я вам рвать никаких листочков.

Мы снова замолчали. Я глядел на него с ненавистью. Иамен на меня — спокойно. Он, впрочем, спокоен был всегда. И снова, снова некромант улыбался!

— Я, Ингве, никуда не отойду и к дереву вас не подпущу. Не с этим мечом. Так что придется вам и вправду меня убить. Не утверждаю, что это будут легко сделать, но вы, я думаю, справитесь.

Я вырвал Тирфинг из ножен. В рассветных лучах вспыхнула колдовская сталь, без малейшего пятнышка ржавчины, и заиграло золото рукояти.

— Я, Ингве сын Драупнира… — начал я.

И заткнулся. Потому что сейчас, вот под этим деревом, на этом холме, на глазах собравшейся у меня за спиной многотысячной армады и понял, понял наконец-то безнадежно и окончательно — я не смогу его убить. Не потому, что проиграю поединок. Нет — выиграю. Не помогут ему ни восемь ловких лап, ни детская сабелька, ни бездна за бамбуковым тыном. В руке моей пел и смеялся неистовым смехом берсеркера Меч-Демон, меч, откованный моим дедом, мой меч. Никакая серебряная катана ему не ровня.

Нет, я не мог его убить не поэтому. Не из жалости — я его, одного против всех, не жалел, потому что и сам был вечно один. Не из дружбы. Не из любви. Не из благодарности: какая, в Хель, благодарность? Он меня бросил в пустыне, он и спас, заслуга не велика. И все же я мог убить некроманта не больше, чем защелкать вдруг соловьем или перекинуться в черепаху. Не мог, как не мог черный тростник озера Хиддальмирр зашуметь зеленой бамбуковой рощей.

Меч злобно зашипел в моих руках, почувствовав колебания хозяина. Второй раз вернуться в ножны, не отведав крови — этого Тирфинг мне бы не спустил. Он уже прикидывал, как бы половчее нанести удар — а мне вдруг как-то резко расхотелось умирать.

И тогда я сделал единственно возможное. Я развернулся и встал рядом с некромантом.

— Быстро же вы меняете мнения, — негромко откомментировал Иамен.

Его голова едва доставала мне до плеча. Когда это я успел так подрасти?

— Заткнитесь, — ответил я. — А то передумаю.

— И хорошо, — спокойно сказал некромант. — Правильно сделаете. Единственное, что вам предстоит сейчас — это умереть рядом со мной.

Я посмотрел на клубящуюся — от горизонта до горизонта — орду. Она уже заворчала моторами танков, заблистала драконовой чешуей, зарычала по-волчьи — минута, и двинется, не оставив от нас и мокрого места.

— Зачем им нас убивать? Ведь они уже проиграли, — беззаботно заявил я. — Меч-то все равно — тю-тю.

— Низачем. Просто так. Потому что это единственное, что они умеют делать.

Обернув ко мне лицо и не опуская катаны, некромант негромко добавил:

— Вспомните, Ингве — я проигрываю эту битву всегда.

Я усмехнулся.

— Все когда-нибудь случается в первый раз, Иамен. К тому же во все предыдущие разы на вашей стороне не было героя. Особенно такого крутого, как я.

Он улыбнулся и ничего не ответил. А мне и не нужно было ответа. В затылок мне упирался солнечный свет: мягкий, как ладонь матери, и твердый, как стена. И я поверил в его надежную опору. Иамен рядом со мной смотрел безмятежно на приближающуюся орду — как будто и вправду поднималась у нас за спиной невидимая, готовая к бою армия. А, может, так и было: иначе кто бы спугнул из зарослей ромашки жаворонка, залившегося резкой трелью? Я даже обернулся. Не было там, конечно, никакой армии. Просто малая птаха радовалась наступающему дню.

Я лежал на спине на крыше сарая. Я был кристально трезв, только почему-то никак не мог сидеть прямо — или вообще сидеть. Короче, если говорить уж совсем честно, я валялся пластом, как селедка под шубой. Свет фонаря, притулившегося рядом с ларьком, тускло отражался в двух пустых бутылках. Третью, почти опустошенную, я сжимал в руке. Над головой, решительно выступая из свекольно-розовых волн лунного сияния на востоке, шествовал Орион. Называть его Прялкой Фрейи язык не поворачивался: как потому, что языком я вообще едва мог ворочать, так и потому, что не похож он был ни на какую прялку.