Феликс Крес - Брошенное королевство

Ворвавшийся через окно в комнату большой кот, словно стрела, ударил бегущего за топором гвардейца. Солдат взвыл, схватившись за лицо, но тут же почти машинально оттолкнул нападающего, отбросив его к самой стене. Сам он тоже упал бездыханным, так как в комнату один за другим ввалились еще трое, во всеобщем замешательстве почти силой насадив его на клинок в руке Крагдоба. С ревом, а может быть, с песней, гвардейцы столпились в комнате, которая казалась для них чересчур тесной. Чтобы увидеть подобное сборище, обычно хватало выбить затычку из бочонка хорошей водки. Но эти люди вовсе не напились перед своей последней битвой, они были всего лишь ревущей бандой обреченных, идущих на смерть, о какой никто не смел мечтать. Им поставили задачу, с которой не могла сравниться никакая другая, и если шанс остаться в живых составлял один к ста, то и это того стоило!

С ревом «гва-а-ар-дия-а!» трое опьяненных близкой смертью самоубийц метались по комнате, готовые рубить все вокруг, даже друг друга. Один набросился на полуживого опиравшегося о стол великана и обеими руками разрубил мечом плечо, но от толчка пытавшегося ему помочь товарища потерял равновесие, упал на противника и вонзил зубы в большую руку, которая ухватила его за лицо. Вытаращив глаза и глухо воя, солдат пытался отскочить назад и не мог, не понимая, что ему мешают собственные судорожно сжатые зубы. Отчаянным рывком он вцепился в лицо врагу, разодрал ему ноздри, верхнюю губу и почти оторвал ухо. Что-то тяжелое обрушилось ему на спину, он ощутил странный, почти безболезненный рывок по обеим сторонам шеи, и сразу же после прокушенная до кости рука оторвала ему нижнюю челюсть, разодрав мышцы в уголках рта. Среди брызжущих во все стороны фонтанов ярко-красной крови отвратительный монстр с трясущейся где-то возле кадыка нижней челюстью шатался по комнате, ударяясь о стены, словно не хватало света и сражение шло в темноте. Но на столе все еще покачивался большой масляный светильник, а маленький, незадолго до этого сброшенный оттуда, все смелее разливал пламя по большой шкуре.

В дрожащем, полном теней полумраке огромный кот снова ударился о стену, отброшенный к ней мощным пинком, оттолкнулся всеми лапами и получил в воздухе удар мечом, который почти пригвоздил его к широкой груди великана, сползавшего спиной по краю стола; тот же, совершенно того не сознавая, придержал его рукой. Где-то внизу все еще слышался грохот падающих тел, кто-то колотил в забаррикадированные двери; где-то за окном во весь голос вопил человек, которого не то резали, не то разрывали на части, может быть, арбалетчик, до этого пославший в освещенное окно свою меткую стрелу. В комнате окровавленный великан с прижатым к груди котом еще раз выставил перед собой короткий меч и бросил его, воткнутый в живот нападавшего, после чего прокушенной рукой схватил за горло второго — и больше не отпускал, поскольку не мог. Солдат пинал его ногами, царапал толстое, как собственная лодыжка, предплечье, наконец обмяк и сдох с раздавленной гортанью. Вокруг дома и в нижних комнатах все еще дрались, штурмовали, то усиливался, то ослабевал рев — но в большой комнате наверху звучали лишь тихие, будто жалобные вздохи дрожащего человека, свернувшегося в клубок у стены. Из-под его пальцев все еще ритмично выплескивалась кровь. Вцепившись онемевшей рукой в шею трупа, Басергор-Крагдоб пошатнулся и ударился спиной о стену, присев у самой двери. Он даже не почувствовал, что вонзившаяся в лопатку стрела прошла при этом навылет; наконечник вышел под ключицей. Великан все еще держал большого кота — и не мог выпустить, поскольку ему пришлось бы просто бросить на пол тяжелое бурое тело, пробитое мечом. Обнимая рукой покрытого шерстью брата, который за всю свою жизнь никогда не падал на землю беспомощным мешком, величайший воин Шерера не отводил взгляда от поднимающихся все выше языков пламени и прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы переместиться еще ближе к двери. Наконец он осел на бок и, ударив головой в открытую створку, заставил дверь закрыться. Разорванная зубами рука уже не сжимала вражеское горло, так что он ухватился за ногу лежавшего на полу трупа, придавленного другим, и подтянулся. Преодолев долгий как жизнь отрезок пути, он загородил вход телом, весившим столько же, сколько тела двух других людей. Только тогда он смог отдохнуть.

Ему показалось, будто он разговаривает с Рбитом.

«Сука… и предательница».

Что он услышал бы в ответ?

«Нет, Глорм. Прекрасная воительница».

«Ты так считаешь?»

«Она сражалась и победила. Каждый должен сражаться собственным оружием. Ты мечом, я хитростью, она ложью… Мы знали ее оружие и недооценили его. Она победила честно, Глорм».

«Подруга…»

«Подруга друзей, которые вернулись и готовы были ее убить».

Басергор-Крагдоб оглох и ослеп, но ему показалось, что он чувствует тепло распространяющегося пламени. Заливая бурую шерсть кровью из перерубленного плеча, он вдруг улыбнулся, поскольку ему кое-что пришло в голову. И он сказал… вернее, ему показалось, что сказал; на самом деле звуков было не разобрать:

— Пошутим над ними, Рбит… Будет пожар… и только по одному предмету можно будет узнать, кто здесь на самом деле погиб. Мы станем бессмертными… друг.

Он снова отдохнул.

— Теперь уже не упадешь, братишка… Просто… лежи спокойно.

Он отпустил неподвижное кошачье тело, которое, однако, продолжало покоиться на его груди, и сделал последнее усилие, чтобы вытащить из ножен свой знаменитый длинный меч. Потом неловко бросил его в ту сторону, где, как он считал, должно было находиться окно. Удара железа о стену он не услышал, и это могло означать… хотя и не обязательно… что меч выпал наружу.

Пламя у стены поднималось все выше, а в нижней комнате трое раненых все еще баррикадировали дверь, чтобы дать время товарищам-гвардейцам наверху.

На исходе громбелардской зимы возле каменной могилы, стерегущей дорогу в Лонд, остановился небольшой отряд. Составлявшие его люди, хотя и хорошо вооруженные и одетые так, как это было принято в Тяжелых горах, не походили на разбойников. Странно. В проклятом Шернью и людьми краю Рахгар был городом, проклятым стократ. Здесь вырезали друг друга несколько сотен горных бандитов. Разрушенный город, словно некая турнирная арена, похожая на дартанскую, притягивал вооруженные банды со всех сторон света. Причины, по которым в горах начинались войны, почти всегда были непонятны пришельцам из других краев, но на этот раз даже сами горцы не знали, с кем и за что они, собственно, сражаются. В одном из домов этого города погиб, как говорили, легендарный Басергор-Крагдоб. Оставила ли эта смерть на городе некое несмываемое клеймо? Могло показаться, что да. Кто бы сюда ни пришел, он должен был убить — или погибнуть. Сперва каждый подозревал в измене каждого, все обвиняли друг друга, а затем резали без тени жалости. Потом…