Виктория Шавина - Научи меня летать

— Одну минуту! — пробормотала женщина, схватила весена под локоть и отвела его в сторону от червя. — Гебье! Что это такое?!

— Лятх.

— Вы ничего не говорили о них!

— Вы не спрашивали.

— В письме не было ни слова о чудищах!

— Они всего лишь сопровождают уана.

— Почему у него не могло быть человеческих слуг?!

— Весены здесь оказались бы в большой опасности.

— А теперь в опасности мы!

— Госпожа Одезри, лятхи ничего вам не сделают.

— Боги… Гебье, отошли их обратно!

— Не получится. Уану нужны слуги, которые знают об особенностях его народа. Среди летней не найти таких.

— Мне всё равно! — Надани затрясла руками, будто пыталась сбросить с них что-то липкое. — Они отвратительны!

Ведун стянул перчатку с правой руки, кончиками пальцев прикоснулся ко лбу женщины и закрыл глаза. Надани умолкла, её дыхание стало ровнее, она опустила руки.

— Когда поговорите с ними? — спросил Гебье, надевая перчатку.

Женщина вздохнула и задумалась.

— Лучше уж сейчас, — решила она, наконец.

Чудовища догадались снять чехлы с ламп, и беспокойный мечущийся свет попытался дотянуться до потолочных балок. Жуткая свита шмыгнула в тени, громадная зала опустела: остались лишь червь и высокая фигура. Они оба подошли ближе к свету, позволяя себя рассмотреть. Надани, Гебье, Хин и Тадонг из вежливости сделали то же самое.

Тело Хахмануха состояло из пухлых колец и отливало из бледно-розового в нездоровый фиолетовый. Оно было обильно покрыто слизью и мелкими волосками. На голове его топорщился жёлтый гребень — тонкая кожистая плёнка, натянутая меж десятком широко расставленных игл. Такой же гребень, только ниже, вился у червя по спине. Лапы его, крепкие, сухие и когтистые, походили на птичьи. Казалось, кто-то проткнул ими водянистое тело.

Надани с трудом сглотнула и едва не потеряла сознание. Хин ощутил дурноту, а Тадонг навалился на ведуна, чтобы не упасть.

Глаза червя, круглые и жёлтые, как шарики света, с чёрной точкой зрачка, смотрели без выражения и не моргали. Как могло это существо говорить человеческим голосом с живыми интонациями, да ещё насмехаться и шутить?

Уан не был покрыт ни слизью, ни чешуёй, зато, в отличие от червя, на нём была одежда: чёрное платье, прилегающее сверху, к низу же подол свободно расширялся. Хин придирчиво сравнил его с одеждой, которую носила мать. Корсета у платья уана не было; обручей, что поддерживали бы верхнюю юбку, мальчишка тоже не заметил. Ткань не пестрила вышивкой драгоценными нитями и речным жемчугом, она не стесняла движений и струилась, будто вода. Высокий воротник красивого платья был украшен чёрным лоснящимся мехом — такого мальчишка никогда ещё не видел, и ему захотелось потрогать диковинку. Однако он остался стоять на месте, понимая, что мать не одобрит, если он попросит уана о таком. К тому же, кто знает, вдруг чужеземец — жадина. Хин задумался, сможет ли он случайно достать до воротника. Сил'ан не уступал Надани в росте, но если бы все они спускались по лестнице… «Нет, — вздохнул мальчишка, — пришлось бы снять перчатку, и чем такое объяснить? Все сразу решат, что это домогательство, а если я потом скажу, что к воротнику, то мать запрёт меня в комнате навечно».

Лицо чужеземца не привлекло внимания Хина: по сравнению с внешностью червя, облик правителя он счёл заурядным — таким же, как и у людей. Только остальные люди в зале едва ли согласились бы с мнением мальчишки, если бы он высказал его вслух. Надани уан показался мраморной статуей, Тадонгу — фарфоровой куклой. Кожа Сил'ан была совершенно белой, и на ней, точно на холсте, были написаны искусным художником улыбающиеся яркие губы блестящего синего цвета. Веки отливали светло-голубым металлом, для ресниц живописец не пожалел иссиня-чёрной краски. Волосы, густые, тёмные и прямые, спадали ниже пояса — за время путешествия они не спутались и не потускнели. Надани тщетно пыталась найти в грациозной фигуре хотя бы один изьян, но существо было идеальным. Если бы уан и вправду оказался статуей или куклой, женщина пришла бы в восхищение: она бы поставила её в зале и приказала ежедневно сметать с неё пыль. Но, ожившая, эта статуя вызывала в ней ужас и неприязнь. Как ни старалась, Надани не могла почувствовать доверие, глядя на лицо, которое на самом деле было прекрасно разрисованной маской.

«Что это? — думала она. — Насмешка? Ирония? Оно может ненавидеть меня за этой улыбкой: кто знает, какие мысли в его голове. Лучше бы оно выглядело как червяк. Я же знаю, что оно тоже чудовище, но прячется в яркой раковине. Зачем? Уж, конечно, не ради помощи мне — тогда оно было бы честным. А оно лжёт».

Уан протянул ведуну футляр, тот с поклоном принял его. Надани пугало поведение Гебье — он вёл себя так, точно не видел ужасов, стоящих перед ним. Точно жуткая пара была людьми. Келеф что-то негромко сказал, нарисованные губы двигались, будто настоящие, но не прекращали улыбаться. Червь перевёл, хотя у него не было рта:

— О чём же вы хотели поговорить?

Надани призвала на помощь всё своё самообладание и ровно ответила:

— Мне казалось, это вы хотели о чём-то поговорить.

Червь перевёл, выслушал ответ уана и заговорил вновь:

— Я думал, у вас есть вопросы, но вы не задаёте их при страже и слугах.

— У меня нет вопросов, — быстро выговорила Надани. — Полагаю, на том разговор окончен.

Червь перевёл и, ожидая, уставился на Сил'ан. Тот некоторое время молча смотрел на женщину, потом опустил ресницы.

— Теперь я тоже полагаю, что разговор окончен, — заметил Хахманух. — От себя лично благодарю вас за тёплый приём. Проводить до дверей или сами найдёте дорогу?

— Сами, — с трудом выдавила из себя Надани. Ей отчаянно хотелось бежать прочь и кричать во всё горло, как посудомойка. «Счастливая девочка. Если бы я могла так легко выбраться из этого кошмара».

— Возьмите одну лампу, — сказал червь. — Вы же не видите в темноте.

Надани сама отвела сына в его спальню. Мальчишка вопреки обыкновению не молчал угрюмо, но болтал без умолку.

— Хин, — сурово проговорила женщина, — ложись и спи. Все разговоры утром.

Рыжий упрямец послушно замолчал. Надани поцеловала его в лоб и вышла из комнаты. Сначала она намеревалась пойти к себе, но вместо этого поднялась на третий этаж и постучала во вторую комнату справа. Гебье открыл сразу — он ещё не раздевался, и Надани знала, что отвлекло его от сна: свиток пергамента лежал на столе, отбрасывая длинную зловещую тень.

— Что там написано? — прямо спросила женщина.

Ведун закрыл дверь, прислушался к треску догорающей свечи, а затем вздохнул.