Варвара Мадоши - Драконье Солнце

— Как мне жить без любви твоей?… — начала она. — Что на родине, что на чужбине я твое повторяю имя, заплутав в лабиринте дней.

— Что?… — мне показалось, что я вижу ее в первый раз. У нее даже лицо стало каким-то другим.

— Как мне жить без любви твоей, если мир вдруг обрушится в пропасть?… Я меняю смелость на робость, ибо горечь мне страха страшней.

«Страшнее страха…» — толкнулось во мне в ответ.

— Что это? — повторил я. Хорошо хоть, не спросил, «это мне?», хотя очень хотелось. Безумная такая надежда.

— Это… менестрель написал, — Вия неожиданно беспомощно улыбнулась, развела руками. — Для меня. Представляешь, он написал это мне. До сих пор я как-то не задумывалась… мне казалось, что те, внутри меня, меня ненавидят. Уж как минимум, терпеть не могут. А оказывается, они меня любят. Сестра так меня любила, что готова была отдать за меня жизнь. Когда она кинулась наперерез… ну, когда ей пощечину залепили… Нет, я же не тебе это рассказывала, а Стару!

— Неважно, — я кивнул. — Продолжай.

— Она думала, что они ее убьют. И была готова. Она не могла не отстоять меня, понимаешь?…

Я даже не знал, что на это ответить.

— Мне все еще трудно найти саму себя, — тихо продолжала Вия. — Может быть, меня все-таки нет. Но мне бы очень не хотелось, чтобы и твоя любовь, и их, пропала бы впустую. Ведь ты меня правда любишь, да?… Иначе не стал бы рассказывать. Ты, по-моему, Стару еще не говорил о чем-то таком.

— Мне тоже нужны люди, которых я мог бы любить, — я развел руками, стараясь не морщиться от боли. — Ведь не мог же я остаться со своими родителями. Я… ну, приехал к ним после того, как все это дело поменял. Раи не было, тети Ванессы не было… У родителей было трое других детей. Представляешь?… Отец был мрачным. Я его не помнил таким. Я даже не стал разговаривать с ними… Только издали посмотрел.

Вия вдруг вытянула руку и легонько дотронулась до моего лба кончиками пальцев — скорее, намек на прикосновение. Пальцы у нее были теплые.

Я поднял руку и сжал ее ладонь в своей. Мне не хотелось ее отпускать.

— Скажи… А почему ты называл меня Фьелле? — спросила она спустя какое-то время.

— Фьелле — это название виолы на лагарте, — охотно пояснил я. — Ну еще и женское имя. Похоже на твое, правда?… Только немного длиннее. Ты мне сама виолу напоминаешь. Такой же тихий, необыкновенно красивый звук. А вообще, не знаю. Просто вылетело.

— Называй меня так иногда, — попросила Вия. — Только не слишком часто.

— Как пожелаешь, — кивнул я.

— Что мы будем делать? — спросила она.

— Мы поедем со Старом к его герцогу. Мы будем ему помогать. Собственно говоря, так я и намеревался поступить с самого начала. Больше мне ничего не остается делать. Я знаю, для чего нужно Драконье Солнце.

Вия склонила голову в знак согласия.

— Ты все еще хочешь никогда не рождаться?…

Она не ответила, но улыбнулась. Потом поднялась с табурета и вышла за дверь. Я остался один в этой обширной солнечной комнате в особняке Федерико.

Федерико и Стар явились навестить больного в моем лице ближе к вечеру. Федерико был пьян в стельку, Стар — слегка нетрезв, но соображал хорошо.

— Привет, о торгующий с богами! Что, доторговался?! — Федерико заорал это мне еще с порога, и Стар ощутимо вздрогнул… пришлось мне успокаивающе махнуть рукой. Нашего гостеприимного художника мы в детали вчерашнего инцидента не посвящали: прозвище «торгующий с богами» появилось давным-давно, когда я при Федерико торговался с храмом Хаурвата за составление мунданного гороскопа.

— я махнул рукой.

Федерико расхохотался и бесцеремонно уселся на край кровати — пришлось срочно ноги сдвигать, а то раздавил бы, ей-богу!

— Вот за то я тебя и люблю! У тебя всегда есть что сказать…

«Даже если это не мои слова», — мог бы добавить я, но промолчал.

— Признавайся, почему без оружия вышел? — спросил Федерико. — А если бы твой друг не успел?

— Федерико, дорогой вы мой, выучите же наконец мое имя! — Стар вальяжно развалился на том самом стульчике, который недавно занимала Вия… вальяжно развалиться на стульчике без спинки довольно трудно, но ему удавалось. — Мы с вами третий час за упокой души пьем, а вы все путаетесь. Стар! Стар, один слог! В крайнем случае Астериск.

— Обелиск?… — Федерико наморщил лоб.

— Вот так каждый раз! — Стар махнул рукой. — При чем тут памятники?…

— Постойте, а за чей упокой вы, собственно, пили? — спросил я, ибо возникло у меня некоторое нехорошее подозрение.

— За твой, чей же еще! — произнес Федерико с неестественным весельем. — Хочешь, присоединяйся! — и извлек из-за пазухи плоскую флягу.

Я прикрыл глаза и откинулся на подушку. Смеяться сил уже не было, а очень хотелось. Только, боюсь, смех бы вышел несколько саркастический. Так что я просто произнес, мельков подумав, что почему-то от усталости я всегда начинаю читать стихи, и надо с этим как-то бороться:

От этих слов даже Федерико, кажется, слегка протрезвел.

— Ты о ком это? — спросил он с некоторым подозрением. — Надеюсь… об этом… Ахура-Мазде, да?…

— О нем, о нем, — произнес Стар с нехорошей улыбочкой. — Чтоб ему икнулось.

Федерико ощутимо побледнел.

— Так вы что же это… — он сглотнул. — Ладно, господа, если что, я…

— Ничего… — сказал я. — На самом деле ничего. Федерико, друг мой… может ли быть, что ты слишком устал?… Переволновался и перебрал… Я и мои друзья доставили тебе столько неудобств… Может быть, ты хочешь пойти и прилечь?…

— Да, пожалуй… — Федерико поднялся. — Да…

Он медленно пошел к двери. Выходя из нее, он только беспомощно произнес.

— Надеюсь, это был действительно Ахура-Мазда.

Страх Федерико мне было отлично понятен. Говорить о сотворении и творце — запреты страшнейшие. Еще пару-тройку веков назад за само упоминание могли испепелить. Вот просто так прямо взять, громом среди ясного неба, и… нет, сейчас уже другое. Боги слишком заняты борьбой с наводнением, чтобы слышать нас.

Когда Федерико вышел, мы со Старом некоторое время просто в упор смотрели друг на друга.