Ольга Елисеева - Сокол на запястье

Слуг? Кого-то похоронили одновременно с ним. Лошади, собаки, возницы, лучницы, мальчик-пастушок…

— Кто здесь? — слабым голосом позвал Левкон, но не получил ответа.

Бывший гиппарх не знал, почему в последние минуты жизни его так интересует второй человек, оказавшийся с ним под одной земляной крышей. Ляг тихо и помирай — все равно не выбраться. Но Левкон не хотел тихо. Он встал на четвереньки и, шаря вокруг себя руками, начал осторожно продвигаться вперед.

Грохот сшибаемых горшков и шорох пересыпающихся кремневых наконечников сопровождал каждое его движение. Впереди кто-то посапывал с храпами и пересвистом. «Вдруг, это Асай?» — думал пантикапеец. Вот кому бы он пожелал смерти. Сварливая и приметливая ключница была для рабов Псаматы сущим наказанием.

Рука Левкона наткнулась в темноте на костлявую старушечью ногу, обутую в кожаный скифик. На мгновение гиппарху пришло в голову, что это вполне может оказаться одна из сестер Алмастай — дело-то под землей — уродливая старуха с костяными ногами, как у скелета, открывающая дорогу в царство мертвых.

Весь эллинский скепсис разом слетел с гиппарха. Вот она сейчас набросится на него и утащит в огненную печь, которая у нее всегда за спиной… И какие только мысли не лезут в голову даже вполне здравому человеку, когда он на дне могилы, а над его макушкой пара локтей сырой земли!

Левкон стиснул пальцы и изо всех сил дернул ногу «Алмастай» на себя. Сопение прекратилось, и через секунду щемящей тишины послышался душераздирающий вопль. Кричала явно женщина. Живая, хоть и старая. Он сделал ей больно, а разве костяным ногам можно причинить боль?

Между тем Асай куда быстрее, чем грек, сообразила, где находится и решила, что это Тутыр — волчьеголовый сторож царства мертвых — тянет ее в преисподнюю.

— Чур меня! Чур! — закричала старуха и, схватив подвернувшуюся под руку плошку с жертвенной бараниной, огрела оборотня по башке.

Тот вскочил от неожиданности на ноги и треснулся затылком о плоский деревянный свод погребального шатра.

— Сухтар-р рах-хаш! — рявкнул Левкон по-скифски. — Жженое дерьмо!

Он даже не заметил, что от сильного удара распиленные бревна над головой чуть-чуть сдвинулись со своих мест. Зато старуха заверещала еще громче и метнулась в темноте, ища убежища по углам. По грохоту погребальных горшков легко можно было определить, где она. Но Левкон сейчас не собирался гоняться за злобной «Алмастай». Куда больше его занимала земля, тонкой струйкой сыпавшаяся сверху на его лицо. Значит где-то там есть щель и, если ее расшатать…

Гиппарх поднял руки и, вцепившись пальцами в край бревна, стал толкать его, не обращая внимания на целую кучу земли, осыпавшейся ему на голову.

И тут по ногам понтийца что-то скользнуло. Толстое и шершавое. Это была не Алмастай, ее он больше не боялся. Стыдно бояться старухи, которая так орет, будь она хоть сама Смерть. Нет, то что сейчас коснулось его сапог, было гибким и скользким, как корень большого дерева, вывернутый из сырой земли. Только он двигался, извивался, полз… Даже сквозь одежду Левкон чувствовал его холод. Гиппарха прошиб пот.

Прежде он никогда не встречал змей такого размера. Может быть, это был червяк? Огромный дождевой червяк, роющийся в могилах? Но память услужливо подсказывала гиппарху степные истории о полозах. Все кочевники верят, что под землей ходит Владыка Сурук, погребенный заживо первый муж Великой Матери, который теперь управляет преисподней. Он шевелит землю своим змеиным телом, и там, где проползает, образовываются дыры и воронки, через которые Сурук утаскивает в свое царство то зазевавшихся людей, то скот. Он всегда не сыт и готов посягнуть на любое живое существо под солнцем, а уж причитающиеся ему по праву погребальные дары не упустит ни в коем случае.

Левкону стало по-настоящему страшно. Он перестал трясти бревно над головой. И тут же полоз замер, прекратив перетягивать через его ногу свое безразмерное тело. Гиппарх знал, что в могиле где-то должно быть оружие Псаматы. Но, куда его положили при погребении, он не видел. А искать в такой темноте не имело смысла. Зато его самого уж точно должны были похоронить с молотом и клещами. Хозяйке в загробном мире понадобится кузнец, а Левкон за недостатком хороших кузнецов у арихов нередко возился то со сбруей, то с медными котлами. Вот только оружия ему никогда не давали — пленные не по этой части.

Гиппарх осторожно нагнулся, стараясь не потревожить змея, и наугад сунул руки в темноту. Надежда была почти призрачной. «О, Иетрос, отец Пантикапея…» Ладонь скользнула по деревянному настилу, разметая осыпавшуюся с потолка землю, и пальцы ткнулись в холодную бронзовую ручку клещей.

В тот же миг, почувствовав движение, полоз зашевелился, туго обвиваясь вокруг ноги Левкона. Гиппарх не удержал равновесия и неуклюже ткнулся лицом в пол. Зато вторая его рука уперлась в погребальное ложе, чуть сдвинула его и, схватив воздух, обрела долгожданный молоток, закатившийся под одр Псаматы.

— Получай, гадина! — Левкон ударил наугад, сначала по телу толстого червяка, потом по голове. Она очень вовремя поднялась, чтоб мужчина мог попасть по ней в темноте.

Гиппарх бил и бил, не видя, куда колотит и только получая в ответ увесистые удары хвостом. Если б он в первый момент промахнулся и не попал по черепу, то сейчас могильный раб — законная добыча смерти — уже давно лежал бы удушенный, а Владыка Сурук подвигался бы к своей второй жертве, забившейся за горшки в углу.

Но Левкон работал, как в кузнице, с той лишь разницей, что клещами, зажатыми в левой руке, он тоже молотил по врагу, а не держал его: змей был слишком толст. Только когда содрогания большого шершавого тела прекратились, гиппарх в изнеможении опустил руки. Он сознавал, что уже несколько минут бьет по мертвому полозу — змеи и с отрезанной головой продолжают какое-то время извиваться.

Понтиец же хотел убедиться в смерти врага. Хотя зачем? Его все равно скоро прикончит отсутствие воздуха. Только разжав молот, мужчина почувствовал, как устал, хотя сражение продолжалось недолго. Просто в могиле уже совсем нечем было дышать.

Интересно, когда люди разроют этот склеп (а они его обязательно разроют в поисках золота), что скажут, увидав на полу скелет человека с молотом и кости большой змеи у его ног? Догадаются ли, что он сопротивлялся в свой смертный час? И прославят ли его как героя? Или просто, разбросают ногами прах, заберут драгоценности и уйдут?

Какое ему до всего этого дело? Левкон выпрямился: он не хочет умирать. Его ослабевшие руки уперлись в деревянный брус потолка и толкнули еще раз. Кажется, бревна подались. Кажется, земли стало больше. А потом, у-ух, она посыпалась, как из развязанного мешка, сбив его с ног. Над головой образовалась большая воронка, сквозь которую в могильник хлынул свет. И воздух!