Вера Школьникова - Дети порубежья

Арно испытывал огромный соблазн согласиться. Но корень ареники? Чтобы она во сне, как Вэрд… Нет, это будет слишком легко. Да и потом… он не хотел убивать ее. Жрец Темного — другое дело, это было зло, неприкрытое, скалящее зубы, опасное, жаждущее убивать. А Глэдис… их вражда давно уже стала привычкой, ритуальной игрой, но он уже и не помнил, что послужило причиной.

Старая уставшая женщина… ему пришлось напрячь память, чтобы увидеть ее другой — тонкая, синеглазая, распущенные волосы укрывают спину плащом, сотканным из темного золота. Свадебный обряд, смуглые пальцы комкают шелковую ткань. Удивительно, как он запомнил все эти мелочи, ему ведь было одиннадцать лет. А потом каждый год на кладбище прибавлялось по маленькой могиле… Арно не мог простить ее, но сумел понять.

— Корень ареники? Это было бы слишком просто.

— Просто? А что вас удовлетворит? Упасть с обрыва на верховой прогулке? Выпасть в окно? По ошибке выпить уксус вместо лимонной воды?

— Вы отправитесь в обитель Эарнира. Замаливать грехи. А там делайте, что хотите — хоть с башни прыгайте, хоть в пруду топитесь. Ваша душа, ваше посмертие, вам решать. Я просто не хочу жить с вами под одной крышей. Эарнир добрый, он вас, быть может, и простит. Если хорошо попросите.

Глэдис медленно кивнула:

— Да, для Эльвина так будет лучше. Он будет переживать, когда я умру. Он ведь меня любит, — почему-то эти слова прозвучали так, что у Арно сжалось сердце. — Я всегда была рядом, ему нужно время, чтобы отвыкнуть. Вы все правильно решили, Арно. Никогда не думала, что буду благодарить вас, но — спасибо. И берегите его вместо меня.

Эльвин стоял в опустевшей часовне Эарнира у алтаря, только что слуги закончили уборку — подмели пол, протерли алтарь, заменили свечи. Утром ожидали нового жреца. Можно потерпеть до завтра и попросить совета, но Светлый Адан говорил, что Творец даровал людям право выбирать. И он выберет сам. А магистр Илана в зале совета уравняла право выбирать с правом ошибаться. Но и ошибаться он отныне тоже будет сам.

На ладони слепого графа лежал маленький шарик, подарок Далары. Снадобье из подземного города служителей Ареда. Быть может, в него подмешана кровь жертв? Они там тоже разрезали несчастных на куски во имя своего бога? Неудивительно тогда, что мир отверг их. Но Далара ничего не говорила про убийства, кровь и смерть. Она верила, что служение Ареду по сути своей служение познанию. И если она ошиблась, его душа уже обречена на муку в посмертии.

Эльвин не мог знать, кто прав: его бывший учитель, поливающий кровью алтарь Темного, или ученая эльфийка, хранящая утраченное знание. И тот, и другая служили Ареду, но это не мог быть один и тот же бог. Или же у Ареда две ипостаси, как у Семерых, но не мужская и женская, а темная и светлая? И все зло творится во имя темной, а все новое открывают служители светлой ипостаси? Какая разница? Он не может отступить, теперь, когда зашел так далеко. И он хочет увидеть лицо Рэйны, даже если за это придется заплатить посмертием. Она говорила, что у нее голубые глаза.

В день королевского траура вся империя пребывает в глубочайшей скорби. Да и как не пребывать? Закрываются все лавки, все трактиры, дома удовольствий — хочешь не хочешь, а ничего, кроме как горевать по его эльфийскому величеству, простому люду не остается. Вот они и горевали по домам, поминая короля Элиана заранее припасенной бражкой.

А дворянам полагалось скорбеть публично: сперва на утренней службе в храме Эарнира, где жрецы просили милосердного бога даровать королю легкую дорогу домой, потом на вечерней, в храме Келиана, моля властелина смерти отпустить его величество к страждущим подданным в следующем году. Днем следовало носить черные одежды с белыми лентами, читать вслух "Сказание о деяниях великого короля" и раздавать пожертвования.

Но с самым большим размахом предавались скорби в королевском дворце. За две недели до траурного дня прекращали все увеселения, входил в силу запрет на драгоценности и разноцветные платья, дамы распускали затейливые прически и ходили простоволосыми, а кавалеры не брились. Повара готовили грубые кушанья, вместо вина пили подсоленную воду. Не удивительно, что лица придворных отображали искреннее страдание.

Во времена Энриссы при дворе скорбели в меру, соблюдая больше видимость, чем дух, но Саломэ Светлая, мягкая и уступчивая, обретала непреклонность во всем, что касалось ее каменного супруга. Любая дама, уличенная в преступном легкомыслии в траурные дни, навсегда покидала двор. Повинный в том же грехе кавалер отправлялся служить на границу.

Сам день Скорби начинался рано, еще до восхода солнца. Наместницу омывали талой снеговой водой (если снег в Суреме успел сойти, везли издалека), затем она одевалась: черное платье из грубой шерсти, светлый плащ из небеленого льна, распускала волосы. Рассвет она встречала в часовне, наедине с королем, в посте и молитве. Около полудня собирался ближний круг — члены Высокого Совета, министры, послы, избранные придворные — присутствовать на службе в часовне считалось большой честью. Не удостоенные таковой молились без наместницы, в дворцовом храме Эарнира.

После общей молитвы все опять расходились, и только наместница оставалась в часовне до вечера, потом торопливо съедала кусок хлеба прямо в коридоре и уходила обратно, для ночного бдения. На следующий день траур заканчивался, наместница возвращалась к привычному белому цвету, а двор — к обычному укладу.

Саломэ сидела в ногах статуи, на ступеньках, и теребила край плаща. Приближался полдень. День выдался неожиданно солнечный, по-настоящему весенний. Свет залил мраморный пол, пятнами рассыпался по виноградным гроздьям на барельефах, вызолотил светлые волосы наместницы. Она смотрела на короля: статуя казалась живым человеком, словно Элиан прилег на каменный постамент отдохнуть и погрузился в дрему. "Сегодня он вернется, — повторяла она про себя, — он обещал".

Этот скорбный день должен был стать самым счастливым днем ее жизни, если бы не Леар Аэллин! Герцог так и не внял голосу разума. Сегодня он бросит вызов королю и потерпит поражение. Король милосерден и простит дерзкого Хранителя, но Леар будет опозорен. Он мог вернуться в Суэрсен по своей воле, сохранив честное имя, но выбрал безнадежный бой. Она заранее сочувствовала другу, но не видела другого выхода — выставив себя на посмешище, Леар покинет Сурем и забудет свою безумную любовь к чужой жене. Они больше никогда не увидятся.

Полдень. Ближайшие часы пробили двенадцать раз, им отозвались колокола столичных храмов. Саломэ поднялась и заняла свое место возле алтаря. Сейчас жрец Эарнира призовет короля вернуться и подтвердить брачную клятву. Десять раз она стояла перед этим алтарем, десять раз жрец тщетно взывал в пустоту. Сегодня все будет иначе.