Меч Кайгена (ЛП) - Вонг М. Л.

— Это выглядит отлично, Мисаки, — сказал Робин, когда Даниэль пошел проверить пространство. — Ты знаешь, что я готов помочь, чем могу.

— Я попрошу нуму дать тебе работу.

— Я имел в виду…

— Я знаю, — перебила его Мисаки. — Это мило с твоей стороны, но не нужно. Это не обсуждается. У дома Мацуда есть гордость.

— Это было бы не пожертвованием, — сказал Робин. — Я могу вложить…

Мисаки покачала головой.

— Мы будем в порядке.

Мисаки не упустила иронию ситуации. Когда она и Робин встретились, она была из богатой семьи, а у него ничего не было…

— Робин?

— Хм?

— Мне нужно тебе кое-что сказать, — это зудело в ее разуме с тех пор, как она увидела его в гостиной.

Его улыбка потускнела. Он явно узнал напряжение в ее голосе и приготовился.

— Прости…

— Не надо, — его голос стал сдавленным. — Мисаки, прошу. Не извиняйся.

— Не за то, — даже она была не так жестока, чтобы это упомянуть. — Или… не только за то. Это куда сложнее. Мне нужно извиниться, что я… ворвалась в твою жизнь.

— Что? — Робин искреннее удивился. — О чем ты говоришь?

— Когда мы были младше, я прибыла в твою страну, не понимая, что ты, Эллин или кто-то в Карите пережил, и я была груба.

— Не думаю, что ты была такой.

— Но я была, — печально сказала Мисаки. — Я была богатой эгоисткой, не понимающей, что ты пытался сделать, и почему это было важно. Я использовала тебя и твою работу, чтобы утолить жажду опасности, и это было неправильно. Я мерзкая.

— Я бы не назвал тебя такой, — сказал он, сострадания было больше, чем она заслуживала. — Может, перегибала.

— Как ты можешь так говорить? Я относилась к жизням твоих людей ниже, чем к своей. Я видела их страдания и просто… мне было все равно. Я так холодна, что это было не важно, пока я… пока мой дом, соседи, мой… — она сжала губы и опустила ладонь на голову Изумо, притянув мальчика к своей ноге.

— Твой сын? — мягко сказал Робин.

— Я часто думаю о нем, думаю о телах, которые бросал Каллейсо… сыновьях и дочерях людей. Я не признавала это, — она была не лучше полковника Сонга и его солдат, которые презирали павших воинов Такаюби, считая их потерянными фигурами игры. — Так что мне нужно извиниться. Прости, что относилась к твоей жизни как к игре.

— Я не злился на тебя за это, Мисаки.

— Как? — поразилась она. — Как ты можешь все прощать?

— Ты не могла понять. Это не понять, пока не испытал сам. Я это знаю.

— Это не делает это правильным.

— Нет, но таковы люди. Я знал, как только начал формировать идею Жар-птицы, что никто не поймет. Это было не важно. Я должен был сделать это. Тебе хватило веры идти за мной в опасность, даже не понимая, почему. Я всегда буду благодарен за это.

— Ты знаешь, что это была не только вера, — тихо сказала Мисаки.

— Я все равно польщен.

Они не могли сказать больше о том, что между ними было, чем они были.

— Мисаки, пока мы извиняемся. Прост, что я не… — конечно, Робин не мог это сказать. Он не мог сказать, что должен был забрать ее. Он вздохнул. — Для того, чья работа — помогать людям, порой… я могу быть очень плохим в понимании, как лучше поступить. Прости, если я тебя подвел.

Мисаки не знала, что сказать. Она не могла повторять то, что сказала Робину в их прошлую встречу — что она не хотела его, что он был ниже, чем она, что он не так понял их отношения. Она не могла быть с нами такой жестокой еще раз, особенно, когда это не было правдой. И разве не было так же жестоко сказать ему правду? Что она хотела его больше, чем следующий вдох, что она отдала бы все, чтобы он забрал ее, что она сдерживала агонию годами? Вместо этого она молчала.

— Даниэль, — сказал Робин, заметив, что его сын полез на балку. — Думаю, оттуда лучше слезть.

— Наверх, — сказал Даниэль с хитрой улыбкой и продолжил подниматься.

— Вниз, — сказал твердо Робин и пересёк расстояние, чтобы снять упрямого малыша с балки.

— Он уже лазает лучше тебя, — сказала впечатлено Мисаки. Ее мальчики не могли так карабкаться, даже Мамору, который любил лазать.

— Да, — сказал Робин, опуская Даниэля на ноги и пытаясь увести его от балок. — Он получил это от мамы.

Мисаки поджала губы, потом попыталась улыбнуться.

— Это должно пригодиться, когда он будет бегать за тобой по крышам Ливингстона.

— Наверное, — горечь проникла в голос Робина.

— Что значит «наверное»?

— Не будем притворяться, что способность прыгать по крышам — гарантия выживания.

Впервые в их разговоре Мисаки показалось, что она говорила с незнакомцем.

— Эй, — сказала она в смятении. — Что случилось с бесстрашным оптимистом, которого я знала?

Робин пожал плечами.

— Он вырос.

Что-то в его тоне — поражение в голосе — сотрясло ее.

— Робин… Что с тобой случилось?

Он покачал головой.

— Это долгая история. Долгая и печальная. А тебе уже хватило печали за время, пока я тебя не видел.

— Эй, — Мисаки была удивлена ярости в ее голосе. — Все было не так плохо.

Робин приподнял брови, и она вскинула голову.

— Прости, но ты видел этого мальчика? — Мисаки взяла лицо Изумо двумя пальцами. — Видишь, какой он милый?

Робин улыбнулся, но это не затронуло его глаза.

Вздохнув, Мисаки погладила волосы Изумо и сказала серьезнее:

— Ужасное случилось, да. Меня ненавидел свекор, у меня было два выкидыша, моя близкая подруга убила себя, и я потеряла первого сына, — она смотрела Робину в глаза, не дрогнув. — Но я научилась у Жар-птицы, что трагедия не определяет человека, не отменяет все хорошее в жизни. У меня было четыре чудесных ребенка, которых я люблю. У меня остались еще трое, и после этих лет оказалось, что у меня хороший муж, — Мисаки не думала, что скажет это, еще и Робину Тундиилу. — Я знаю, тебе это кажется невероятным…

— Я верю в это.

— Полагаю, ты надеялся, — казала Мисаки, — что если ты прибыл сюда издалека, он даст тебе увидеть меня.

— Нет, — сказал Робин.

— О чем ты?

— Он пригласил меня.

— Что?

— Он сказал, что мы хотели бы пообщаться, раз мы теперь оба родители, и он был бы благодарен, если бы я смог найти время увидеть тебя. Он сказал, что был какой-то случай после ранг… — он спохватился. — После бури.

— Да, — сказала Мисаки. — Это было странно. На нас напал убийца-литтиги.

Робин побледнел. Она еще не видела, чтобы сияние покидало его кожу, оставляя его пепельным.

— Литтиги?

— Я думала, мой муж обсудил это с тобой.

— Он сказал, что хотел посоветоваться о «случае» после «бури», и что его ямманинке слишком ограничен, чтобы уточнить. Он хотел, чтобы я прибыл и обсудил это прямо с тобой.

— Ясно, — Такеру не просто так позвал Робина. Ясное дело, причина была. Он был Такеру. — Давай поговорим.

Мисаки отвела Робина в гостиную, где они сели у стола. Он попросил ее описать убийцу три раза. На третий раз он вытащил из сумки блокнот и начал рисовать.

— Ты сказала, татуировки были в узоре, какой ты раньше не видела? — сказал Робин, его огнеручка быстро скребла по кайири. — Опиши их ещё раз. Как именно они выглядели?

— Не знаю, — Мисаки пожала плечами. — Завитки. Не углы, как в узорах Яммы, но и не изгибы, как в искусстве Кайгена. Они были… круглее. Не знаю. Я не художник.

— Вот так? — Робин поднял рисунок.

— Да, — удивленно сказала Мисаки. — Вряд ли я смогла бы так хорошо их нарисовать, но да, так они выглядели.