Ольга Романовская - Песочные часы

И не нужно было дарить надежду. Но, верно говорят, в женщинах сильна жалость, что они из жалости способны даже полюбить. А я его жалела.

Импари. Красиво, конечно, почётно. Я, дочь торговца, даже мечтать о таком не могла. «Благородная сеньора виконтесса Иалей Тиадей» — ласкает слух, как и глаз те драгоценности, которые муж мне купит, только нужно ли мне это? Блестящая «золотая клетка», где я уже не торха, но всё равно не принадлежу себе. Клетка, за пределами которой меня будет поджидать людская злоба: не верю я, что высшее общество Гридора меня примет, а вечно прятаться в спальне мужа, общаться только с нориной Мирабель…

Стоило ли бежать, стоило ли приносить в жертву Тьёрна (надеюсь, ему зачлись мои молитвы), чтобы вернуться к тому же человеку?

Мне очень жаль, Сашер альг Тиадей, но вчера я допустила ошибку. Мы с вами из разных миров, слишком разных миров, и ваш мир я не приемлю, а вы свой не покинете.

Что меня к нему толкнуло? Если изо дня в день привыкла к одним и тем же рукам, если долгое время этот мужчина был для тебя единственным, научил чувствовать, если ты была его личной игрушкой, которую он оберегал от других, делал тебе немыслимые для рабыни послабления, то стоит ли удивляться? Так уж сложилось — он ласкает, я отдаюсь. Привязалась, как собачонка. Привычка… В ней-то всё и дело, со временем со всем смиряешься.

Жена… Очередная клетка? Просто не желает отпускать, отдавать своё.

Но как заманчиво! Только что-то внутри меня шепчет, что не всё так радужно, что не только любовь побудила его искать меня. Нет, виконт меня любит, только он норн, а норны щепетильно относятся к делам чести. А я — именно это дело чести.

Направляясь в «Золотую звезду», пришлось пройти одним из традиционных для Сорры тёмных переулков, с неизменным трактиром. Тут то же нашёлся такой, с пьянчушкой у входа.

— Кого-то потеряла, куколка? — развязно поинтересовался он.

Я ответить отрицательно и хотела быстро миновать опасное место, когда услышала злобное:

— Эй, ребята, смотрите: агерский ублюдок!

Сердце кольнуло нехорошее предчувствие, что этим «ублюдком» был виконт.

В Дортаге не жалуют араргцев, даже не так — их глухо ненавидят. Нужно немедленно увести его, пока ничего дурного не случилось. Он же вспыльчивый, а там, судя по всему, подвыпившая компания.

Трое. Трое солдат местного гарнизона не при исполнении. И виконт, со своими привлекающими внимание двуцветными волосами, в центре этого круга.

Молниеносно, как по команде, вылетели из ножен клинки. Норн занял боевую стойку, чуть выставив вперёд одну ногу; в одной руке тяжёлая шпага, в другой — длинный кинжал. Солдаты вооружены ножами, у двоих — фальшионы.

Один из них демонстративно сплёвывает, говоря, что у него выпивка обратно просится при виде «араргской рожи». Виконт в долгу не остался, ответив на оскорбление, чем ещё больше разозлил солдат.

Двое с фальшионами атаковали одновременно, третий с ножами пока держался в стороне, предлагая делать ставки, за сколько его товарищи уложат «зарвавшуюся свинью».

Удары сыпались градом, наклонно, вертикально, снизу вверх, но виконт умудрялся как-то их отбивать, либо уворачиваться. Шпага тихо звенела, став продолжением руки хозяина, подныривая, взлетая, крутясь.

На стороне норна были ловкость и быстрота, которой не могли похвастаться подвыпившие солдаты. Зато их больше.

Подлецы, они зажимают его в тиски! Один метит в лицо, другой — в шею.

— Мой норн, сзади! — отчаянно закричала я.

Услышал, резко пригнулся, позволив противникам проткнуть пустоту и чуть не покалечить друг друга. И тут же вонзил кинжал в неосторожно подставленное колено, одновременно очерчивая полудугу шпагой. На излёте она зацепила руку второго солдата.

Мне дали пощёчину, обозвали араргской подстилкой, попытаются схватить, но я ударила покушавшегося на меня человека локтем в живот и со всех ног бросилась звать на помощь.

Но никто не желал связываться, все боялись, а стражи не видно.

Возвращаюсь обратно, на ходу подбирая с мостовой булыжник.

Толпы уже нет, попрятались. Причина понятна — труп одного из солдат со вспоротым животом. Того самого, с покалеченным коленом.

Двое других никуда не делись и, кажется, ещё больше ожесточились.

Виконт ранен, по куртке расползается багряное пятно. Слава Шоану, только в плечо. Уже не так быстр, как в начале, но солдат к себе не подпускает.

Смертельный танец посреди грязной весенней мостовой продолжается. Солдат с фальшионом идёт напролом, второй его страхует.

Мне так страшно, что перехватывает дыхание. Беспрерывно повторяю молитвы Шоану, не в силах оторвать глаз от этих троих.

Чуть не кричу от радости, когда виконт отбивает коварный удар и, сделав обманное движение, вспарывает бок противника. И тут же захлёбываюсь воздухом, когда вижу сверкнувший в воздухе нож. Норн его не заметил: добивал солдата.

Всё, что успела, — в ужасе вскрикнуть.

Солдат ухмыльнулся, глядя на то, как виконт оседает на землю, и, обернувшись ко мне, лениво протянул:

— Так и быть, дарю любовничка. Только он тебе уже не пригодится, красотка, найди другого. И на падаль, детка, больше не бросайся.

Вместо ответа швырнула в него камнем: разумеется, промахнулась.

Кинулась к норну, упала рядом с ним на колени, в паническом страхе глядя на расплывающееся кровавое пятно на груди.

Он тяжело, с присвистом, кривясь от боли, дышал. Лежал посреди подтаявшего снега, всё ещё сжимая в пальцах шпагу. Кинжал воткнут в труп солдата, только что отдавшего душу местным богам.

Янтарные глаза остановились на мне.

Обнимаю его, приподнимаю голову, укладываю себе на колени, судорожно пытаюсь оторвать полосу от нижней рубашки, чтобы перевязать рану.

Его пальцы сжимают мои, а потом отпускают.

— Прости меня, — тихо, с видимым усилием, попросил он. — Скажи, что простила.

— Конечно, простила.

Как я могу не простить, когда сердце заходится от страха и волнения? Он ведь не просто мой бывший хозяин, он мне дорог. Не чужой человек, подаривший мне двоих детей, которых я любила. И его я по-своему любила, пусть и не так, как в моём представлении женщина любит мужчину.

Наклонилась, дрожащими пальцами расстегнула его куртку, рубашку, ощутила горячую кровь, запах которой, казалось, переборол все остальные.

Меня немного мутило, но я не обращала на это внимания, вытащила нож, ладонью остановила кровь, кое-как наложила повязку.

— Поцелуй меня. В последний раз. Раш возле Готовера. Только обещай, что будешь рядом с Рагнаром. Шпагу отдашь сыну.

Всхлипывая, мотаю головой, говорю, что всё будет хорошо, и, как просил, целую его.