Кэтрин Валенте - Сказки сироты: В ночном саду

На баке появилась женщина в кожаных штанах и просторной белой тунике, с кожей цвета мирры. У неё были тёмно-желтые глаза, а тёмные волосы ниспадали до талии и мерцали, словно целые залежи дорогостоящих пряностей, – в них было вплетено золото, золотые бусины попадались в узорных косах. За спиной незнакомки стояла женщина-тень, чья кожа будто горела, а рука лежала на рукояти громадного меча. Однако темноволосая глядела доброжелательно, её лицо было открытым и тёплым. Она положила руку на своё девичье бедро и широко улыбнулась гостям.

– Добро пожаловать в преисподнюю! – сказала она и рассмеялась.

В этот момент Сигрида начала плакать, оказавшись со своей Святой лицом к лицу.

– До чего же странная реакция, если позволите сказать, – заметила Святая Сигрида и жестом приказала двум женщинам перебросить планку с борта на борт, чтобы новоприбывшие могли перейти на её корабль.

– «Непорочность», – потрясённо прошептала Сигрида, ступив на палубу знаменитого судна, хоть та и была покрыта каменной белой коркой.

– О, это интересно. Значит, ты из сигрид. – Святая выглядела чуть рассерженной, как если бы ей пришлось осторожно переступить через пьяного жреца, уснувшего на её пути. Сигрида вытаращила глаза.

– Ты знаешь про Башню? – ахнула она.

– Башню? Нет, я не знаю ни о каких башнях, но маленький культ появился до того, как я превратилась в постоянную пассажирку бродячей киточерепахи. Они меня утомляли, но как я могла их разубедить? Всякий раз, когда одни совершают необыкновенные поступки, другие обязаны их повторить. Так устроен мир.

Сигрида выглядела так, будто ей отвесили оплеуху.

– Я всю жизнь искала тебя, Святую Грифонов, Кипящего моря и Алого корабля. Я никогда не пыталась повторить твои чудеса, а творила собственные. Лишь пыталась подражать тебе по духу, быть храброй, благородной и отыскать своё место в мире. Найти тебя.

Святая наклонилась к Сигриде – её лицо было таким же круглым и румяным, как в день исчезновения, – и, притронувшись пальцем к носу, заговорщически улыбнулась.

– Боги всегда разочаровывают, – проговорила она тихо и отрывисто.

Грог дёрнула хвостом, вызвав шумный всплеск, – так она привлекала внимание, словно детёныш, который не может подобраться к кормящей матери, потому что его братья и сёстры никак не перестанут её сосать.

– Мне, по правде говоря, плевать, кто ты такая, щегольски разодетая морская волчица. Твой корабль выглядит так, будто упал носом вперёд, в бочку со старым сыром. Я бы не сказала, что хороший капитан мог такое допустить, святая ты или нет.

Святая пренебрежительно взглянула на выразительный хвост Грог.

– Неприятности в море – дело обычное, как яблоки осенью.

Длинноухая Томомо была первой капитаншей этого корабля – мы вырезали носовое изваяние в память о ней, – но я держу пари, по меньшей мере один из вас об этом уже знает. Она была прекрасной женщиной, и я любила её. Однако место лисы не в море, как и не во дворце. Она передала мне штурвал после того, как мы много лет бороздили море вместе, хотя были женщины и опытнее меня. Она сказала, что всякой даме надлежит оставлять нажитое имущество дочери, а не тётке или сестре. Томми коснулась моих волос лишь на мгновение, а когда мы пристали к берегу, ушла в лес, держа по мешку золота под мышками.

Больше я её не видела, и «Непорочность» стала моей.

На некоторое время наша жизнь стала яркой, как отражение луны в чёрной воде.

Думаю, случившееся потом на моей совести. Я была убеждена, что мы зачарованы, и Томми наделила нас лисьей магией до того, как покинула свою койку, поэтому нас никогда не поймают, как умную черноносую лису. Моей помощнице Халуд не было равных в поиске сокровищ, которые мы могли бы украсть, и она обычно заботилась о том, чтобы они добывались неправедным путём, чтобы мы могли спокойно спать: у джиннов талант – они вынюхивают золото, как дичь в лесу. Неудивительно, что именно орда джиннов, которую возглавлял великий Кашкаш, основала город Шадукиам во всём его драгоценном великолепии. Так они говорят. Я не слыхала имя Кашкаш, если не считать того, что Халуд постоянно поминала его всуе.

Как-то ночью, поужинав жареной свининой и свежими яблоками, позаимствованными на складе некоего губернатора, Халуд отправилась со мной на вахту. Мы стояли там, где всегда, и курили: я – свою трубку из китового уса, она – маленькую серебряную, которую получила в городе под Розовым куполом. По вечерам Халуд выглядит внушительно со своими волосами из дыма и искр и горячей кожей, испускающей ровное сияние. Впрочем, её глаза временами обжигали меня как пара горячих клещей. И обожгли в тот вечер, когда она рассказала мне о своём новом плане.

– Это будет нетрудно, Сигрида. Легче, чем украсть зерно у вороны. Там нет других сторожей, кроме старухи с деревянной ногой. Она даже вприпрыжку нас не догонит. А какие истории я слышала о её сокровище! Волшебный мешок, снаружи кожаный, внутри – неиссякаемый источник золота! Клянусь бородой Кашкаша! Надо быть безумцем, чтобы не отправиться на поиски этой штуки!

Я глубоко затянулась.

– Халуд, сердце моего сердца, я знаю, что твоя жажда денег ещё ни разу нас не подводила, но это слишком смахивает на детскую сказку. У нас был хороший год. Зачем гнаться за волшебными кошельками, когда наши собственные, вполне реальные кошельки полны?

– Ты веришь, что кошель, который полон до краёв сегодня, будет полным всегда? Возможно, тебе крепче спится, когда ты веришь, что сейчас лето. Но мой долг не позволяет мне бездельничать, я должна заботиться о наших кошельках и зимой. Что до магии и детей, мы с тобой стоим на палубе корабля, с чьей мачты нам на радость падают апельсины и гранаты и где женщина из огня говорит с матерью Грифонов.

– Ты, как всегда, умнее меня, старая джинния. Пусть Звёзды позаботятся, чтобы ты и дальше обо мне думала.

– Не старовата ли ты для того, чтобы удариться в веру, капитанша?

– Едва ли. Это всё привычки, любовь моя, привычки.

Мы отправились в путь к маленькому острову посреди хмурого туманного залива – обычного, со скалистыми пустыми берегами, полными сланца и базальта, украшенного серебристыми моллюсками и тёмно-голубыми мидиями, приросшими к потёртым морем камням. В центре острова была хижина, лишь это выделяло его среди сотен других мёртвых рифовых осколков, дрейфующих в океане. Халуд обменяла флакон своего сердцепламени на карту, и мы, увидев жалкий домишко, объявили цену непомерной. Нам едва ли могли понадобиться сабли, я взяла на берег лишь свою джиннию. Какой дурой я была… Но место выглядело таким пустынным! У несчастной хижины имелась крыша из соломы и листьев – дурно сделанная, беспорядочная и запутанная, точно гнездо. Стены были мазаные и воняли навозом. Она покоилась на распластанных ногах, похожих на лапы пеликана или цапли, когтями вцепившихся в скользкие камни для опоры.